Собрание сочинений. Том 3

Шаламов Варлам Тихонович

* * *

На улице волкиЗаводят вытье.На книжную полкуКладется ружье,Чтоб ближе, чем книги,Лежать и помочьВ тревожные миги,В беззвездную ночь,Где сонной метельюРассеянный снегУлегся под ельюНа вечный ночлег.Где лед еще крепче,Чем горный гранит,Горячие речиИ судьбы хранит.Где слышно рыданьеВ подземных ключах,Где нет состраданьяВ делах и речах.Где тень от кибиткиВозка ТрубецкойМучительней пыткиОбычной людской.Где

солнце не греет,А яростно жжет,Где горы стареютСредь мерзлых болот.Где небо, бледнея,Ушло в высоту,Став трижды роднееЗовущим мечтуНа помощь, чтоб робостьСвою побороть,Не кинуться в пропастьИ в водоворот.Где волны качаетЖивое весло,Розовой чайкиВитое крыло.Где нету ненужныхДля здешних людейТяжелых, жемчужныхВесенних дождей.К медведям в соседиСпокойно сойти,В беседе медведейОтраду найти.Где бешеный кречетПугает зайчат,Где тополи — шепчут,А люди — молчат…Из нотного пеньяДля музы зимыГодны, без сомненья,Одни лишь псалмы.

* * *

На приморском побережьеПоднимаюсь на плато.Грудь мне режет ветер свежий,Разрывающий пальто.Все, что сунется навстречу,Пригибает он к земле.Деревам крутые плечиНе расправить на скале.Но я знаю тот таежный,Чудодейственный пароль.Кину песню осторожно,Преодолевая боль.И подхватит ветер песню,Так и носит на руках.Это песне много лестней,Чем скрипеть на чердаках.Чем шептать под одеяломНеуместные слова —Все о бывшем, о бываломЛепетать едва-едва.И под песенной защитойЯ пройду своим путем,Неожиданно забытыйВетром, полночью и льдом.

* * *

Я — море, меня поднимает луна,И волны души отзываются стоном.Пропитанный болью до самого дна,Я — весь на виду. Я стою на балконе.Лунатик ли, пьяный ли — может, и так.Отравленный белым далеким простором,Я знаю, что ночь — далеко не пустяк,Не повод к застольным пустым разговорам.И только стихов я писать не хочу.Пускай летописец, историк, не болеНо что мне сказать моему палачу —Луне, причинившей мне столько боли?

* * *

Пичужки песня так вольна,Как будто бы не в клеткеПоет так радостно она,А где-нибудь на ветке.В лесу, в моем родном лесу,В любимом чернолесье,Где солнце держат на весу,Достав до поднебесья,Дубы кряжистые и луч,Прорвав листву резную,Скользнув с обрывов, туч и круч,Дробит волну речную.И отражен водой речной,Кидается обратно.И солнце на листве сквознойБросает всюду пятна.И кажется, кусты задень,Задень любую ветку,Прорвется, заблистает день,И только птица — в клетке.Но все миражи и мечтыРаскрыты птичьей песней,Достойной большей высоты,Чем даже поднебесье.

* * *

Копытят снег усталые олени,И синим пламенем огонь костра горит,И, примостившись на моих коленях,Чужая дочь мне сказку говорит.То, может быть, не сказка, а моленьеВсе обо мне, не ставшем мертвецом,Чтобы я мог, хотя бы на мгновенье,Себя опять почувствовать отцом.Ее берег от мора и от глада,От клокотанья бледно-серых вьюг,Чтобы весна была ее наградой,Подарком

из отцовских рук.И в этом остром, слишком остром чувстве,Чтоб мог его принять за пустяки,Я никогда не пользуюсь искусствомЧужую грусть подмешивать в стихи.И сердца детского волнение и трепет,И веру в сказку в сумрачном краю,Весь неразборчивый ребячий лепетНе выдам я за исповедь свою.

* * *

Гора бредет, согнувши спинуКак бы под бременем забот.Она спускается в долину,Неспешно сбрасывая лед.Она держаться в отдаленьеПривыкла, вечно холодна.Свои под снег укрыла мненьяИ ждет, пока придет весна.Тогда отчаянная зелень,Толкая грязный, липкий снег,Явит служенье высшим целямИ зашумит, как человек.

* * *

Шуршу пустым конвертом,Письмо пишу тебе,Прислушиваясь к ветру,Гудящему в трубе.И вдруг, вскочив со стула,Бросаюсь на кровать,Слова в зловещем гулеПытаюсь разобрать.Что ветер там бормочет,Не надо бы кричать,Зачем понять не хочет,Что лучше б замолчать.Мучительные строчкиПоследнего письмаДовел бы я до точкиИ не сошел с ума.

* * *

Зачем холодный блеск штыковИ треск селекторных звонков?Чего вы испугались вдруг?Что слышно в злобном гуле вьюг?Ведь он — не Бог и не герой,Он даже жалкий трус порой.Ведь он — один, один, один,Хотя и дожил до седин.Его же верные друзьяНе испугаются ружья.Друзья, и братья, и отцы —Они ведь только мертвецы!

* * * [36]

Велики ручья утраты,И ему не до речей.Ледяною лапой сжатый,Задыхается ручей.Он бурлит в гранитной яме,Преодолевая лед,И холодными камнямиНабивает полон рот.И ручья косноязычьеНепонятно никому,Разве только стае птичьей,Подлетающей к нему.И взъерошенные птицыПрекращают перелет,Чтоб воды в ручье напиться,Уцепясь за хрупкий лед…Чтоб по горлу пробежалаКапля горного питья,Точно судорога жалобПеремерзшего ручья.

36

Стихотворение «Велики ручья утраты…» не имело названия и не должно его иметь. Написано в 1954 году в Туркмене. Входит в «Колымские тетради». Вполне в духе моей поэтики.

* * *

Натурализма, романтизмаЛистки смешались на столе.Я поворачиваю призмуВ увеличительном стекле.Все это ведь не точка зреньяХудожника, его перо,А лишь манера размышленьяНад тем, что — зло и что — добро.Поэт — не врач, он только донор,Живую жертвующий кровь.И в этом долг его, и гонор,И к человечеству любовь.Навек запомненную мноюПережитую злую быльПеред знакомою луноюЯ высыпаю прямо в пыльПеребираю, как влюбленный,Наивный рыцарский словарь,Комки суждений запыленныхИ птичий слушаю тропарь.Чего хочу? Чтобы писалось,Чтобы не кончился запой,Чтоб сердце век не расставалосьСо смелостью и прямотой.И чтобы стих, подчас топорный,Был точен — тоже как топорУ лесорубов в чаще черной,Валящих лес таежных гор.И чтоб далекие удары,И вздохи лиственниц моихЛожились в такт с тоскою старой,Едва упрятанною в стих.