Собрание сочинений. Том 4. Рикша-призрак. Сказки и легенды. Труды дня
Шрифт:
— Каши сегодня без своего котваля! [7] — крикнул человек с бутылкой вина, бросая свою палку; остров огласился лаем собак. — Окажите ей правосудие богов!
— Вы молчали, когда они оскверняли мои воды! — заревел большой крокодил. — Вы не подали признака жизни, когда мою реку заключили в стены. У меня не было никакой поддержки, кроме собственной силы, а ее не хватило — силы матери Гунги не хватило против их сторожевых башен. Что мог я сделать! Я сделал все. А теперь, небожители, всему конец.
7
Деревенский
— Я приносил смерть. Я развозил пятнистую болезнь из одной хижины их рабочих в другую, и они все-таки не остановились. — Хромой осел с разбитым носом, вылезшей шерстью, кривоногий, спотыкаясь, выступил вперед.
— Я извергал им смерть из моих ноздрей, но они не останавливались.
Перу хотел подняться, но опиум сковывал его члены.
— Ба! — сказал он, отплевываясь. — Это сама Сигала, Мать Оспа. Есть у сахиба платок, чтобы закрыть лицо?
— Не помогло! В продолжение целого месяца они дарили мне трупы, и я выбрасывал их на отмели, а работа их все продвигалась. Демоны они и сыны демонов! А вы оставили мать Гунгу одну на посмешище их огненной колесницы. Правосудие богов на этих строителей мостов!
Бык прожевал жвачку и медленно ответил:
— Если бы правосудие богов настигало всех, кто смеется над священными предметами, на земле было бы много темных храмов, мать.
— Но это больше чем насмешка, — сказала тигрица, протягивая лапу. — Ты знаешь, Шива, и вы также, небожители, вы знаете, что они осквернили Гунгу. Они, конечно, должны быть отведены к истребителю. Пусть судит Индра.
Олень отвечал, не двигаясь:
— Как долго продолжалось это зло?
— Три года по счету людей, — сказал крокодил, плотно прижавшись к земле.
— Разве мать Гунга собирается умереть через год, что так стремится отомстить сейчас же? Глубокое море еще только вчера было там, где она течет теперь, а завтра — как считают боги то, что люди называют временем — море снова покроет ее.
Наступило долгое безмолвие; буря улеглась, и полный месяц стоял над мокрыми деревьями.
— Судите же, — угрюмо сказала река. — Я рассказала о своем позоре. Вода все спадает. Я не могу ничего больше сделать.
— Что касается меня, — то был голос большой обезьяны, сидевшей в храме, — мне нравится наблюдать за этими людьми, вспоминая, что и я строила немало мостов во время юности мира.
— Говорят, — прорычал тигр, — что эти люди явились из остатков твоих армий, Гануман, и потому ты помогал им.
— Они трудятся, как трудились мои армии, и верят, что их труд прочен. Индра слишком высоко, но ты, Шива, знаешь, что земля покрыта их огненными колесницами.
— Да, я знаю, — ответил бык. — Их боги научили их этому. — Среди присутствующих раздался смех.
— Их боги! Что знают их боги? Они родились вчера, и те, кто создал их, вряд ли успели остыть, — сказал крокодил. — Завтра их боги умрут.
— Ого! — сказал Перу. — Матушка Гунга говорит дельно. Я сказал это падре-сахибу, который проповедовал на «Момбассе», а он попросил Бурра Малума заковать меня за грубость.
— Наверно, они делают такие вещи, чтобы быть угоднее богам, — снова сказал бык.
— Не совсем, — выступил слон. — Они делают это для выгоды моих «магаджунс» — моих толстых ростовщиков, которые поклоняются мне
— Они изменили лицо земли — моей земли. Они убивали и строили новые города на моих берегах, — сказал крокодил.
— Это только перемещение грязи. Пусть грязь копается в грязи, если это нравится грязи, — ответил слон.
— А потом? — сказала тигрица. — Впоследствии увидят, что матушка Гунга не может отомстить за оскорбление, и отойдут сначала от нее, а потом постепенно и от всех нас. В конце концов, Ганеса, мы останемся с пустыми алтарями.
Пьяный человек, шатаясь, поднялся на ноги и громко икнул в лицо собравшимся богам.
— Кали лжет. Моя сестра лжет. И этот мой посох — котваль Каши, и он ведет счет моим пилигримам. Когда наступает время поклоняться Бхайрону — а это бывает всегда, — огненные колесницы двигаются одна за другой и каждая везет тысячу пилигримов. Теперь они уже не ходят пешком, но ездят на колесах, и моя слава все возрастает.
— Гунга, я видел твое русло у Приага почерневшим от пилигримов, — сказала обезьяна, наклоняясь вперед, — а не будь огненных колесниц, они приходили бы медленнее и в меньшем количестве. Помни это.
— Они всегда приходят ко мне, — с трудом выговаривая слова, продолжал Бхайрон. — И днем, и ночью молятся мне все простые люди в полях и на дорогах. Кто ныне подобен Бхайрону? Что это за разговор о перемене религий? Разве моя палка котваля Каши ничего не значит? Она ведет счет и говорит, что никогда не было так много алтарей, как теперь, и огненная колесница хорошо служит им. Бхайрон я — Бхайрон простого народа и главный из небожителей настоящего времени. И потому мой посох говорит…
— Смирно, ты! — прервал бык. — Мне оказывают поклонение в школах, и они говорят очень мудро, ставя вопрос, един я или множествен. Этим восхищается мой народ. И вы знаете, что я такое. Кали, жена моя, ты также знаешь.
— Да, я знаю, — сказала, понурив голову, тигрица.
— Я также выше Гунги. Потому что вы знаете, кто подействовал на умы людей так, что они стали считать Гун-гу самой святой из всех рек. Кто умирает в этой воде, вы знаете, как говорят люди, приходит к нам, не понеся наказания, а Гунга знает, что огненная колесница привозила ей множество людей, желающих достигнуть этого; и Кали знает, что ее главнейшие празднества происходили среди паломников, привозимых огненными колесницами. Кто поражал в Пури перед изображением божества тысячи в один день и в одну ночь и привязал болезнь к колесам огненных колесниц так, что она пробежала с одного конца земли до другого? Кто как не Кали? Прежде, когда не было огненной колесницы, это был тяжелый труд. Огненные колесницы сослужили хорошую службу матушке Смерти. Но я говорю только о своих алтарях, я не Бхайрон простого народа, а Шива. Люди проходят мимо, произнося слова и рассказывая о чужих богах, а я слушаю. Вера сменяется верой в моих школах, а я не чувствую гнева, потому что, когда сказаны все слова и окончены новые сказки, люди возвращаются к Шиве.