Собрание сочинений. Том 46 часть 1
Шрифт:
У древних меновая стоимость не была nexus rerum ; она выступает в этой роли лишь у торговых народов, которые, однако, сами не производили и занимались только посреднической торговлей. По крайней мере, для финикиян, карфагенян и т. д. производство было делом побочным. Они так же хорошо могли жить в порах древнего мира, как евреи в Польше или в средние века. Точнее говоря, сам этот мир был предпосылкой для подобных торговых народов. Они поэтому и гибнут всякий раз, как только вступают в серьезный конфликт с античными обществами.
У римлян, греков и т. д. деньги выступают сначала непосредственно в своих двух первых определениях, как мера и средство обращения, причем в обоих определениях не в очень развитом виде. Но как только у них развивается торговля и т. д. или же, как это было у римлян, как только завоевания доставляют им массы денег [II—2] — словом, внезапно на известной ступени их экономического развития, — деньги неизбежно выступают в своем третьем определении, и чем больше они
Уже в простом определении денег заложено, что они в качестве развитого момента производства могут существовать лишь там, где существует наемный труд; что, следовательно, в этом случае деньги не только не разлагают форму общества, но являются, напротив, условием ее развития и движущей силой развития всех производительных сил, материальных и духовных. Отдельный индивид может и теперь случайно овладеть деньгами, и обладание ими может действовать на него столь же разлагающим образом, как они действовали на общества [die Gemeinwesen] древних. Однако разложение этого индивида в современном обществе само есть лишь обогащение производительной части последнего. Владелец денег в античном смысле разлагается индустриальным процессом, которому он служит против своего сознания и воли. Разложение касается только его личности. Как материальный представитель всеобщего богатства, как индивидуализированная меновая стоимость деньги должны непосредственно быть предметом, целью и продуктом всеобщего труда, труда всех индивидов. Труд должен непосредственно производить меновую стоимость, т. е. деньги. Поэтому он должен быть наемным трудом.
Страсть к обогащению, в смысле стремления всех, поскольку каждый желает производить деньги, создает лишь всеобщее богатство. Лишь таким образом всеобщая страсть к обогащению может стать источником всеобщего, все снова себя порождающего богатства. Когда труд есть наемный труд, а его непосредственной целью являются деньги, всеобщее богатство полагается как его, труда, цель и объект (в связи с этим следует сказать о структуре античной армии, когда она становится наемной). Деньги как цель становятся здесь средством всеобщего трудолюбия. Всеобщее богатство производят для того, чтобы овладеть его представителем. Таким способом открываются действительные источники богатства.
Так как целью труда является не какой-нибудь особый продукт, находящийся в особом отношении к особым потребностям индивида, а деньги, богатство в его всеобщей форме, то, во-первых, трудолюбие индивида не знает никаких границ; оно равнодушно к своей особенности и принимает любую форму, приводящую к цели; оно проявляет изобретательность при создании новых предметов, удовлетворяющих общественную потребность, и т. д. Поэтому ясно, что там, где основой служит наемный труд, деньги действуют не разлагающе, а производительно, в то время как античное общество уже само по себе находится в противоречии с наемным трудом как всеобщей основой. Всеобщее промышленное производство возможно только там, где любой труд производит всеобщее богатство, а не какую-нибудь определенную форму последнего; следовательно, там, где и заработной платой индивида являются деньги. В ином случае возможны лишь некоторые особенные формы художественной промышленности. Меновая стоимость, как непосредственный продукт труда, есть деньги, как его непосредственный продукт. Поэтому труд, непосредственно производящий меновую стоимость как таковую, есть наемный труд. Там, где сами деньги не являются основой общественной связи [das Gemeinwesen], они неизбежно разлагают существующую общественную связь.
В античном мире можно было непосредственно купить труд, купить раба; но раб не мог за свой труд купить деньги. Увеличение количества денег могло сделать рабов более дорогими, но не могло сделать более производительным их труд. Рабство негров — это чисто промышленное рабство, которое неминуемо исчезает с развитием буржуазного общества и несовместимо с ним, — предполагает буржуазное общество, и если бы рядом с рабовладельческими штатами не существовало других, свободных штатов с наемным трудом, если бы рабовладельческие штаты были изолированы, то тотчас же все общественные порядки этих штатов превратились бы в формы, характерные для такой ступени, которая предшествовала цивилизации.
Деньги как индивидуализированная меновая стоимость и, стало быть, как воплощенное богатство были предметом исканий в алхимии; в этом же определении они фигурируют в монетарной (меркантилистской) системе. Эпоха, непосредственно предшествовавшая развитию современного промышленного общества, открывается всеобщей жаждой денег, охватившей как индивидов, так и государства. Действительное развитие источников богатства происходит как бы за спиной одержимых жаждой денег индивидов и государств, выступая в качестве средства для овладения представителем
Погоня за золотом во всех странах приводит к открытию новых стран, к образованию новых государств, прежде всего к расширению круга товаров, поступающих в обращение, вызывающих новые потребности и втягивающих в процесс товарного обмена и обмена веществ отдаленные части света. С этой стороны деньги, как всеобщий представитель богатства, как индивидуализированная меновая стоимость, и явились поэтому средством для осуществления двоякого результата: богатство приобрело универсальный характер, а обмен был распространен по всему земному шару; другими словами, здесь впервые была создана действительная всеобщность меновой стоимости — всеобщность по обмениваемому материалу и всеобщность по охватываемому обменом пространству. Но в рассматриваемом здесь определении денег заложено то, что это действительно магическое значение им придает, за спиной индивидов, иллюзия относительно их природы, т. е. цеплянье за одно из их определений в его абстрактности и с закрыванием глаз на содержащиеся в этом определении противоречия. Столь мощным [II—3] орудием в действительном развитии общественных производительных сил деньги, на самом деле, становятся благодаря этому внутренне противоречивому и потому иллюзорному определению, благодаря этой своей абстрактности.
Элементарной предпосылкой буржуазного общества является то, что труд непосредственно производит меновую стоимость, следовательно деньги, и что затем деньги столь же непосредственно покупают труд, т. е. покупают рабочего лишь постольку, поскольку он сам отчуждает в обмене свою деятельность. Таким образом, наемный труд, с одной стороны, капитал — с другой, представляют собой лишь другие формы развитой меновой стоимости и денег как ее воплощения. Тем самым деньги непосредственно суть реальная общественная связь [Gemeinwesen], поскольку они — всеобщая субстанция существования для всех и вместе с тем совместный продукт всех. Но в деньгах, как мы видели, общественная связь есть в то же время лишь абстракция, лишь чисто внешняя, случайная для индивида вещь и в то же время лишь средство его удовлетворения как изолированного индивида. Античное общество предполагает для себя совершенно иное отношение индивида. Поэтому развитие денег в их третьем определении и разрушает это общество. Всякое производство есть некоторое опредмечивание индивида. Но в деньгах (в меновой стоимости) опредмечивание индивида есть не его опредмечивание в его натуральной определенности, а опредмечивание его в таком общественном определении (отношении), которое в то же время является внешним для него.
Деньги, положенные в форме средства обращения, это — монета. Как монета они потеряли саму свою потребительную стоимость; их потребительная стоимость совпадает с их определением как средства обращения. Так, например, их надо предварительно переплавить, чтобы они могли служить в качестве денег как таковых. Для этого их необходимо демонети-зировать. Поэтому в виде монеты деньги — лишь знак и безразличны к своему материалу. Но вместе с тем в качестве монеты деньги утрачивают свой универсальный характер и принимают национальный, местный характер. Деньги распадаются на монеты различных видов, соответственно тому материалу, из которого они состоят, — золото, серебро, медь и т. д. Деньги получают политическое наименование, они говорят, так сказать, на разных языках в различных странах. Наконец, в одной и той же стране они получают различные наименования и т. д. Поэтому деньги в своем третьем определении, как деньги, выходящие из обращения в качестве чего-то самостоятельного и противостоящего ему, и отрицают свой характер как монеты. Они выступают опять как золото и серебро, все равно, переплавляются ли они в слитки или же лишь оцениваются по содержащейся в монете весовой части золота или серебра. Они снова утрачивают также свой национальный характер и служат средством обмена между нациями, универсальным средством обмена, но уже не как знак, а как определенное количество золота и серебра. Поэтому в наиболее развитой системе международного обмена золото и серебро снова выступают в той же форме, в которой они играют известную роль уже в первоначальной меновой торговле. Золото и серебро, как и сам обмен, появляются, как уже было отмечено, первоначально не внутри той или иной общины, а там, где она кончается, на ее границе, в немногочисленных пунктах ее соприкосновения с чужими общинами. Они выступают теперь, таким образом, положенными в качестве товара как такового, в качестве универсального товара, который везде сохраняет свой характер товара. В этом определении формы деньги пользуются повсеместно одинаковым признанием. Лишь в таком виде деньги — материальный представитель всеобщего богатства. Поэтому в меркантилистской системе золото и серебро считаются мерой могущества различных обществ.