Собрание сочинений. Том 46 часть 1

Энгельс Фридрих

«Великий и конечный результат торговли — не богатство вообще, а по преимуществу изобилие серебра, золота и драгоценностей, которые непреходящи и не столь изменяемы, как другие товары, и представляют собой богатство во все времена и повсеместно. Изобилие вина, зерна, птицы, мяса и т. д. есть богатство, но богатство только hic et nunc . Поэтому производство таких товаров и результаты такой торговли, которые обеспечивают страну золотом и серебром, выгоднее чего-либо иного» [Petty. Several Essays in Political Arithmetick. London, 1699, стр. 178—179]. «Если деньги путем налога отнимаются у того, кто их проедает или пропивает, и передаются тому, кто употребляет их на мелиорацию, рыболовство, горное дело, на мануфактуры или даже на одежду, то для общества это всегда представляет выгоду, ибо даже одежда не столь преходяща, как еда; если на

украшение жилья, то выгода несколько большая; при постройке домов — еще значительнее; при мелиорации, разработке рудников, рыболовстве — еще значительнее; всего выгоднее, когда деньги пускают в ход с целью привлечь в страну золото и серебро, так как только эти вещи непреходящи и ценятся всегда и всюду как богатство» [там же, стр. I95—196].

Так пишет автор XVII века. Мы видим, что накопление золота и серебра получает истинный стимул вместе с распространением взгляда на золото и серебро как на материального представителя и на всеобщую форму богатства. Культ денег порождает свой аскетизм, свою самоотверженность, свое самопожертвование — бережливость и скупость, презрение мирских, временных и преходящих наслаждений, погоню за вечным сокровищем. Отсюда связь английского пуританизма, а также голландского протестантизма с деланием денег. Один автор в начале XVII века (Мисселден) весьма простодушно выражает это обстоятельство следующим образом:

«Естественным предметом торговли является товар, а искусственным — деньги… Хотя деньги и во природе вещей, и по времени появляются после товара, но в настоящее время они на практике получили первенствующее значение». Он сравнивает товар и деньги с двумя сыновьями древнего Иакова, который «правую руку возложил на младшего сына, а левую — на старшего» ([Misselden.] Free Trade. London, 1622, стр. 7).

«Мы потребляем у себя в слишком большом изобилии вина из Испании, Франции, Рейнской провинции, Леванта, с островов; изюм из Испании, коринку из Леванта, линобатист из Геннегау и Нидерландов, шелковые изделия из Италии, сахар и табак из Вест-Индии, пряности из Ост-Индии; все это нам не так уж необходимо и, тем не менее, покупается на звонкую монету… Если бы поменьше продавалось иностранных и побольше отечественных продуктов, то излишек в форме золота и серебра с необходимостью притекал бы к нам в качестве сокровища» (там же, стр. 12, 13).

Современные экономисты в общей части своих трудов по политической экономии, разумеется, насмехаются над подобными суждениями. Однако если принять во внимание ту робость, которая обнаруживается в особенности в учении о деньгах, и тот панический страх, с которым люди практической жизни следят за отливом и приливом золота и серебра в периоды кризисов, то оказывается, что деньги в том определении, в котором их с наивной односторонностью рассматривали сторонники монетарной и меркантилистской системы, вполне еще сохраняют свои права не только в представлении, но и как реальная экономическая категория.

[II—6] Противоположное воззрение, выражающее действительные потребности производства в противовес этой верховной власти денег, всего ярче выступает у Буагильбера (см. поразительные выдержки в моей тетради ).

2) Накопление других товаров, независимо от их преходящего характера, в двояком отношении существенно отличается от накопления золота и серебра, которые здесь тождественны деньгам. С одной стороны, накопление других товаров носит характер накопления не богатства вообще, а богатства особенного, и поэтому само есть тот или иной особенный акт произ-. водства, при котором дело не сводится к простому накоплению. Накопление хлеба требует особых приспособлений и т. д. Накопление овец еще не превращает меня в пастуха; накопление рабов или земли делает необходимыми отношения господства и подчинения и т. д. Все это требует, стало быть, отличных от простого накопления, от простого умножения богатства действий и определенных отношений. С другой стороны, чтобы реализовать накопленный товар как всеобщее богатство, чтобы присваивать себе богатство во всех его особенных формах, я должен торговать накопленными мною особенными товарами, стать хлеботорговцем, скототорговцем и т. д. Деньги как всеобщий представитель богатства избавляют меня от этого.

Накопление золота и серебра, денег, есть первое в истории появление собирания капитала и первое мощное средство для этого собирания; но как таковое оно еще не есть накопление капитала. Для этого необходимо, чтобы, обратное

вступление накопленного в обращение само было моментом и средством накопления.

Деньги в своем последнем, завершающем определении теперь выступают со всех сторон как такое противоречие, которое само себя уничтожает, которое ведет к собственному уничтожению. Деньгам как всеобщей форме богатства противостоит весь мир действительных богатств. Они — чистая абстракция последних; поэтому, если их удерживают в такой форме, они — всего лишь фантазия. Там, где богатство кажется существующим в совершенно материальной, осязательной форме как таковой, оно имеет свое существование лишь в моей голове, оно — чистая химера. Мидас . С другой стороны, как материальный представитель всеобщего богатства, деньги реализуются лишь благодаря тому, что снова бросаются в обращение и исчезают при обмене на отдельные особенные виды богатства. Они остаются в процессе обращения в качестве средства обращения; но для накопляющего индивида они потеряны, и это исчезновение есть единственно возможный способ использовать их как богатство. Уничтожение накопленного в отдельных актах потребления есть его реализация. Теперь деньги опять могут быть накоплены другими индивидами, но тогда тот же процесс начинается снова. Я могу действительно утвердить их бытие для меня только тем путем, что отдаю их как всего лишь бытие для других. Если я хочу удержать их у себя, то они незаметно превращаются всего лишь в призрак действительного богатства.

Далее: умножение денег путем их накопления, то обстоятельство, что их собственное количество есть мера их стоимости, оказывается опять-таки ложным. Если остальные богатства не накопляются, то сами деньги теряют свою стоимость в той мере, в какой они накопляются. То, что представляется их увеличением, на самом деле есть их уменьшение. Их самостоятельность является только видимостью; их независимость от обращения состоит лишь в оглядке на это обращение, представляющей собой зависимость от него.

Деньги выдают себя за всеобщий товар, но, ввиду своей натуральной особенности, они в свою очередь являются некоторым особенным товаром, стоимость которого зависит от спроса и предложения и изменяется вместе с изменением их специфических издержек производства. И так как деньги сами воплощаются в золоте и серебре, то во всякой действительной форме им присущ односторонний характер, так что, когда один из этих металлов выступает как деньги, то другой — как особенный товар, и vice versa , и таким образом каждый из них выступает в обоих определениях.

Как абсолютно надежное, совершенно независимое от моей индивидуальности богатство, деньги вместе с тем представляют собой нечто совершенно внешнее по отношению ко мне, абсолютно ненадежное, нечто такое, что может быть отделено от меня в результате любой случайности. Точно так же определения денег в качестве меры, в качестве средства обращения и в качестве денег как таковых совершенно противоречат друг другу. Наконец, в последнем определении деньги противоречат сами себе еще и потому, что они должны представлять стоимость как таковую, а на деле представляют лишь некое идентичное количество [золота или серебра] изменяющейся стоимости. Поэтому деньги как завершенная меновая стоимость уничтожают самих себя.

Как всего лишь мера деньги уже подвергнуты отрицанию в них самих как средстве обращения; как средство обращения и как мера они подвергнуты отрицанию в них самих как деньгах. Таким образом, отрицание денег в этом последнем определении есть вместе с тем отрицание их в обоих первых определениях. Поэтому при отрицании денег как всего лишь всеобщей формы богатства они должны реализовываться в особенных субстанциях действительного богатства; но действительно оправдывая таким путем свое значение материального представителя совокупного богатства, деньги вместе с тем должны сохранять себя как всеобщую форму. Их вхождение в обращение должно само быть моментом их пребывания у себя, а их пребывание у себя должно быть вхождением в обращение. Это значит, что как реализованная меновая стоимость деньги должны быть положены вместе с тем как такой процесс, в котором меновая стоимость реализуется. Вместе с тем деньги представляют собой отрицание самих себя как чисто вещной формы, как такой формы богатства, которая имеет внешний и случайный характер по отношению к индивидам. Деньги должны, наоборот, выступать как производство богатства, а богатство — как результат отношений индивидов друг к другу в процессе производства.