Собрание сочинений. Том 4

Павленко Петр Андреевич

— Живем сыто, достойно, — опять берет слово старик в калошах. — Красное знамя три года у себя держали, в Москве бывали, от всех нам почет… у нас, сынок, хороший социализм, мы довольны им. Потому я и прошу тебя — замкни рот.

Большинство соглашаются со стариком и расходятся, но уже создалась маленькая группка сторонников Юсуфа. Это большей частью молодежь.

Они окружают Юсуфа, глядят на чертеж. Они собираются вокруг Юсуфа, как заговорщики.

— Надо поднять это дело, — шушукаются они.

Толстый тучный Ахмед

Ризаев, председатель колхоза имени Молотова, садится на коня и уезжает в обратную от базара сторону, наперерез людскому потоку, делая знак своим.

— Эй, «Молотов»! Ты куда? — кричат ему вслед соседи.

— Э-эх! Что-то задумал!..

А четверо конных молча — за ним. Догнав Ризаева за кишлаком, они останавливаются.

— Слышали, что «Сталин» задумал?.. Неспроста дело. Кто там остался? Два-три комсомольца да старики?.. А смотри, с чем выступают!..

— И Османов у них зачем-то был, — замечает один из совещающихся.

— Да еще хитрят как здорово! — говорит Ризаев. — Есть, мол, хороший план большую воду взять. Будто этот план никто не знает. Просто разведку у нас делают…

Второй конный, оглядывая присутствующих, говорит:

— Бюро наше в полном составе. Маленькую резолюцию можно сделать. На районном слете нам первым выступить с вызовом. А?

— С вызовом может ошибка выйти, — замечает Ризаев. — Может, им Османов сам посоветовал. Понял? Тогда нас обвинят, что мы украли их вызов. Оргвыводы надо.

Он думает. Смеется.

— Дурак этот молодой парень. Не в курсе дела. Вызов — что? Вызов — ф-ф-фью!.. Строить большую воду все хотят, а как ее строить…

— Никто этого не знает, — договаривает второй конный.

— А вот, клянусь глазами, знаю. Мы должны строить, колхозы-миллионеры. Ай, валла! На свои деньги! А закон воды у нас старый — кто вел воду, тот и хозяин.

— Тогда этот парень что будет делать? — спрашивает первый конный со смехом.

— А тогда будем любоваться им. Принято? — Принято. Протокол на память пока будет. Между нами.

Вечер сменяется ночью. Чайханщик ставит у дерева фонарь «летучая мышь» и чайник с кок-чаем перед Юсуфом.

Юсуф повествует. В шуме и грохоте беспрерывного потока арб нам не слышно его. Но все и так понятно. Он повествует. В нем есть что-то от молодого пророка, и это действует на людей. Они уже захвачены идеей.

Над его речью тихо, тихо, издалека, из садов, пролетает песня Фатьмы.

И, прервав речь на полуслове, он идет на зов далекой песни.

…Песня продолжается.

Юсуф — в Ташкенте. Он бредет от радиорупора к радиорупору, стремясь приблизиться к источнику пения. Он проходит по узким, темным улицам старого города, между домов, землянок, крыши которых поросли буйной травой, меж темных и шумных базаров, меж садов, театров, магазинов нового города. Он измучен, потому что не приближается к цели.

Но

совершенно неожиданно песня вырывается из окна квартиры в первом этаже. Он — к окну. Сидящая у окна пожилая женщина вскакивает в испуге, думая, что кинулся вор.

— Ай-ай, боже ж мой! — кричит она, но Юсуф закрывает ей рот.

— Тсс… Где Фатьма? Здесь?

— Уйди ты, нехристь. Никакой Фатьмы тут нет, — и Анна Матвеевна (это она) захлопывает окно.

И снова он один во власти песни, утвердившейся в воздухе.

Но теперь голос меняется. То это голос Фатьмы, тонкий, острый, то чей-то другой, низкий, бархатный, медленный, то крикливо-пронзительный…

Юсуф влезает на забор парка. Уже вечер. Тысячи людей глядят на сцену. Там сто или больше девушек, колыхаясь в сказочной пляске, поют песню Фатьмы. Юсуф никогда в жизни не видел театра, ансамбля, сцены — и зрелище представляется ему бредом уставшего мозга. Он протирает глаза. Вот, кажется, голос Фатьмы, но Юсуф еще не узнает ее среди других.

— Фатьма! — кричит он. Десятки людей стаскивают его с забора.

Он вырывается, бежит к сцене.

— Фатьма!

Он — на сцене. Тонкая девушка бросается к нему навстречу, но дежурный пожарник толкает Юсуфа за кулисы.

За кулисами:

Анна Матвеевна обнимает плачущую Фатьму, кричит на Юсуфа:

— Хулиган, жулик! В окно залез, а!.. Я тебе покажу приставать к девушкам!

— Уважаемая, я не пристаю… Я искал ее… Она осталась сиротою… Ее мать обещала Фатьму мне, поручила мне…

— Нет такого закона — обещать… извините!.. Не старый режим! Да куда ты ее, чорт голодный, возьмешь? Куда повезешь? Где живешь?

— В Хусае…

— Нету Хусая! Вымер твой Хусай! Я ее нашла, прикормила, в школу отдала — и я, значит, фигура ноль… Да иди, иди, пожалуйста, выбирай сама. Иди к голодранцу… — плача, шепчет она Фатьме, обнимая и отталкивая девушку.

Та тоже плачет и прижимается к Анне Матвеевне.

— Юсуф, а воды у нас нет? — сквозь слезы спрашивает Фатьма.

— Нет, — мрачно отвечает тот.

— А ты же ей воду обещал, воду! — хватается за последний аргумент Анна Матвеевна. — Ну, и где она? Ты сначала себе воду — жизнь найди, а тогда и придешь!

— Хоп! — говорит Юсуф. — Твоя правда… крепкие руки имеешь, Фатьме у тебя хорошо. Я иду. Когда свое исполню — приду. Жди, Фатьма! — и, не прощаясь, он вырывается из рук пожарного и исчезает.

Фатьма протягивает к нему руки.

В районном центре большого и богатого района начинается районный слет стахановцев полей. На разукрашенных арбах, верхами и на автомобилях собираются делегаты. Среди них много знакомых нам лиц — и старик в соломенной шляпе, и тот, другой старик, что интересовался водой из уборной вагона, и двое агитаторов на подножке вагона, и несколько молодых ребят, слушавших Юсуфа в чайхане у большой дороги.