Собрание сочинений. Том 4

Малиновский Александр Станиславович

Не сразу он пришел к такой своей главной цели. Но, перепробовав многое, он наконец-то наткнулся на неё. Он был не только увлекающийся, но и упорный. Мог не только идти, но и карабкаться, если надо. Он знал про себя такое и действовал.

Ему страсть как захотелось стать писателем. Он и не женился из-за этой своей страсти. А скоро и работать расхотелось. Некогда стало.

«Хоть бы руку чем поранило крепко или другое что, но так, чтобы с головой было нормально. Получил бы инвалидность и на законном основании не ходил на работу – писал. Глядишь, к тридцати первую книжку выпустил бы.

А так попробуй не работать! Быстро объявят тунеядцем. Это хуже, чем диссидент. И отправят куда положено», – такие унылые мысли приходили ему тогда в голову часто.

Потом не стало матери с отцом. Двухкомнатная квартира осталась за ним. В разгар перестройки завод рухнул, как огромный колосс на глиняных ногах. Он ушёл в охранники. Самое что надо! Раньше о таком можно было только мечтать. Отбарабанил сутки и трое гуляй. Теперь таких бездельников тысячи. «Но у меня-то цель», – бодрил себя Алексей.

Наконец-то у него вышла первая книга. Но одну, первую, о своей жизни, может написать едва ли не каждый. Это известно.

А вот вторая книга? Она не давалась. Пока, как он считал… Надо было наткнуться на стоящий сюжет, на тему, которая бы вывела на цикл рассказов или на повесть.

Он начал писать роман, но что-то не давало двигаться свободно. Отложил. Ждал своего часа.

Кругом бурлила перестройка. Народ шумел на митингах, а ему этого было не надо. Хотелось затронуть не суетное, вечное….

* * *

Сегодня с утра он сел было за стол. Положил перед собой чистый лист бумаги. И задумался.

Ему не давал покоя сон, который приснился прошедшей ночью. Снилось что-то непонятное. Будто его несправедливо осудили за какое-то преступление. Он невиновен, но это не доказуемо. В каком-то большом вагоне, похожем на те, из которых он когда-то ещё студентом выгружал картошку, его вместе с кучей осужденных везут к месту отбывания наказания. И тут вагон летит под откос. Визг, грохот. Охрана мертва. Большая часть преступников – по кустам. Вот она: свобода! Появляются незнакомые люди с решительными лицами, вооруженные автоматами. Он отказывается от помощи.

У него установка: раз осужден, должен прибыть до места назначения. Там начать просить, доказывать, что осужден невиновно. «Иначе черт-те что получается. Мы же в цивилизованном мире живем!»

И начались мытарства: он стал сам добираться туда, куда сослан. Но кругом степь, одна железка под ногами, и ни одного человека рядом. Один-одинешенек. Такой законопослушный и честный.

«Из этого что-то может получиться! Может, наконец, я вырвусь из мелкотемья. Дотянусь, дотронусь до чего-то… стоящего. Вот Островский Николай, например. Хотя все низвергнуто, но судьба человеческая? Или Ярослав Гашек. Другое? Да! Но как все заразительно. Надо додумать ночной этот кошмар, в нем что-то есть. Конфликт есть! Это самое главное. Два полюса: свобода и тюрьма! Нет: закон и личность. Надо будить воображение. Надо быть изобретальным. Придумывать интригу. Жизнь скупа на это».

Он встал из-за стола. Лист бумаги остался нетронутым.

«Надо сварить супчик. Четвертинка курочки у нас есть! – рассуждал он. – Нет чего? Морковки и капусты. Придется идти в магазин. Можно ещё булку хлеба

взять. Чтоб эти дни больше не бегать».

* * *

В супермаркет, который был совсем рядом от дома, он шёл в бодром состоянии духа. Чувствовал, что сегодня может что-то написать.

Ему нравился этот магазин. Просторный, но уютный. Не то, что в доперестроечное время.

И обслуживание нравилось.

Трудно было в советское время и представить такое. Все вежливы. Благодарят за покупку. Вот что значит личный интерес.

Он взял в отдельном киосочке внутри магазина хлеба и пошёл за морковью и капустой.

Чернявая, лет двадцати, кассир подняла карие диковатые глаза, когда он подал ей пятисотрублевую купюру.

– Мы же всего как пять минут открылись. Чем сдавать?

– А я только вчера получил получку. Больше, извините, меньше ничего нет, – смешался Марковников.

– Идите, попробуйте разменять. Я пробила уже.

– Куда?

Она слегка улыбнулась:

– Ну, куда? Магазин в четыре этажа…

«Новенькая, раньше её тут не было», – отметил Марковников, шагая по ступенькам.

Он обежал два этажа, ткнулся и там, и там. Бесполезно. Вернулся к кассе.

– Дайте мне ваши деньги! – миндалевидные глаза её были красивы. Он почувствовал, что волнуется.

«Не нужна мне морковь, я пошёл», – хотел было он сказать. Но она быстро дернула из его рук купюру и легко выскользнула из отдела. Он невольно проводил её взглядом.

Она вернулась ни с чем, явно сочувствующая ему. Морковникову стало ещё более неловко. Но втянувшись в некий круговорот, сказал вполне механически. И как показалось ему, негромко:

– Но что-нибудь можно сделать?

– Все вы командовать только! Понимаете: нет ещё денег! Нет! – громко из дальнего угла громыхнула полнотелая, с лицом, полным собственного достоинства, женщина. Она была постарше всех. И, очевидно, их начальница.

– Почему вы издали так кричите? – миролюбиво, но чтобы не терять и собственного лица, – отреагировал Алексей.

Женщина встала и подчеркнуто плавно направилась к выходу. Она словно освобождала себя от него. Молча, как от налипших водорослей.

«За деньгами или убывает, чтобы разрядить обстановку?» – соображал Марковников.

Чернявая с карими глазами убежала вновь. Вернулась с сотенными.

– Понимаете, утро! Вечером все деньги сдают, – вежливо начала она, – человеческий фактор.

Она начала ему явно нравиться. Полнотелая молча вернулась, величаво, заняв своё место.

– Тут не человеческий фактор, а отсутствие управленческого решения. Такое, наверное, не в первый раз. Не я один… Надо руководству вашему…

Он не договорил. Вернее, ему не дали договорить. Рыжая дамочка с соседней кассы не выдержала:

– Вера! Ну что ты этому зануде объясняешь. Он же ничего не понимает! Нудист какой-то, каменный…

«Вера, – эхом отозвалось в нём. – Имя ей подходит».

– Ну, во-первых, я не нудист. Тем более – каменный. Я даже не морж, – отозвался Алексей. И пожалел, что так сказал.

– Послушайте, что он несет! Про каких-то моржей. Пурга какая! Нас тут пятеро, и он всем морочит б'oшку, – возмутилась рыжая.