Собрание сочинений. Том 5
Шрифт:
…Спустя шесть дней передовые части гвардейской армии генерал-лейтенанта, ныне Героя Советского Союза, Захватаева были уже в семнадцати километрах от Вены. Невозможное осуществилось, уставшая армия теперь не уступала первого места в потоке неудержимого наступления. Люди делали километров по сорок пешком в течение суток, да к тому же с боями, тылы отставали, связь часто не успевала за передвижениями частей, и штабы бывали на некоторое время оторваны от своих головных подразделений. Однако та слаженная и на удивление героическая работа всех звеньев управления армией, от которой зависит конечный успех, ни разу не нарушалась.
Через четыре дня Захватаев
Нет ничего тяжелее, замысловатее и запутаннее уличного сражения: в каменных траншеях-улицах армия растекается на группы… Гвардейцы Захватаева ворвались в город с хода и, не ослабляя энергии и натиска, к полуночи 12 апреля целиком покончили с венским гарнизоном. 13 апреля приказ Верховного Главнокомандующего отметил взятие столицы Австрии.
Шестая танковая армия СС была разгромлена, с 16 марта по 13 апреля взято в плен сто тридцать тысяч немецких солдат и офицеров, уничтожено и захвачено тысяча триста сорок пять танков и самоходных орудий, две тысячи двести пятьдесят полевых орудий.
И бывает же так — даже в Вене не удалось постоять бойцам, которые брали город!
В конце апреля полк был уже далеко на западе от Вены. Погода стояла ненастная, как всегда весною в гористой местности. То наносило дождь, то жидкий снег, то проглядывало робкое солнце, а там опять завьюживало. Из-за погоды невеселым предполагался Первомайский праздник. Ночью в штаб полка зазвонили со всех сторон. Новость ворвалась, как пламя, которому нет никакого удержу: подполковнику Климову в числе других командиров гвардейской присвоено звание Героя Советского Союза.
Самого Климова не было в это время в штабе, он обходил батальоны. Его нашли. Злуницын, изловчившись, подскочил к нему сзади, обхватил за пояс, крикнул: «Борис, хватай!» Подбежал Холопов и кто-то еще и подбросили командира вверх.
Климов не понял как следует, в чем дело, когда его качали. Он не понял всего и в то время, когда ему позвонил командир дивизии гвардии генерал-майор Цветков, а он, Климов, слушал его, и слеза катилась по бурой щеке. Он как-то все еще не верил тому, что слышал. Даже поутру, когда пришлось ему читать первомайский приказ товарища Сталина.
Климов шел по ярко-зеленому клеверному полю к опушке реденького леса, к трибуне. Полк стоял как нарисованный, только знамя в руках Сидорова слегка вздрагивало и покачивалось. Климов поздравил полк с праздником и только хотел начать приказ, как Кистенев своим оглушительным голосом крикнул:
— Да здравствует Герой Советского Союза подполковник Климов! Ура нашему командиру!
И он услышал, что раздалось «ура», и он будто бы уже не был командиром, без слова которого ничего не делалось в полку, а, растерявшись, стоял и слушал и никак не мог водворить спокойствие. Потом он начал читать приказ и заволновался, словно читал что-то о себе, и несколько раз досадливо кашлянул и переступил с ноги на ногу…
После чтения приказа и выступлений солдат и офицеров в связи с приказом он
— Высокое звание Героя Советского Союза неразрывно связано, товарищи, с вами. Мы заслужили его вместе, живые и мертвые. Я буду иметь честь носить на груди Золотую Звезду, добытую всеми нами на славном пути от Кишинева до Вены.
Мы добывали ее тяжелыми подвигами. От Москвы, через донские степи, через Украину, к Молдавии, к Кишиневу, от него — к Будапешту и, через Дунай, к Вене идет путь нашего полка, путь нашей славы. Я даю вам торжественное обещание, товарищи, в том, что обязуюсь в будущих боях воевать вместе с вами еще лучше, еще решительней, чтобы оправдать перед правительством высокую награду и не осрамить себя в ваших глазах, в глазах моих старых боевых товарищей, в глазах тех, «то навсегда стал моею родною семьей…
Тут Климов до того сузил свои и так прищуренные глаза степняка, что казалось, ему запорошило взгляд, но заметили это немногие, потому что большинство тоже что-то возилось с глазами, хотя погода была в общем спокойная.
Да чего там говорить — у многих навернулись слезы. И многое, многое вспомнилось тут накоротке. Вспомнили погибших товарищей — и майора Жировова, Илью Васильевича, погибшего в прошлом году под Яссами, и казаха-пулеметчика Юсупа Несембаева, погибшего под Сталинградом, навеки вошедшего в историю полка, и подвиг старшего политрука Подерина, получившего восемнадцать ран, но так и не ушедшего с поля боя, и старшего лейтенанта Раевского, отдавшего жизнь в боях за Секешфехервар, и многих других, навеки неотделимых от каждого, кто остался жив. Пройдут года, изменится состав полка, придут в него новые люди, но и они будут вспоминать о героях. Для тех, кто вместе дрался и выжил, — для тех нет смерти. Умрет один, но другой навсегда сохранит память о погибшем, как о живом, — ведь жизнь одного была в то же время частью жизни другого…
Вечером, на праздничном ужине, капитан Веселов, негласный, но общепризнанный историк полка, стал вспоминать о пройденном пути.
Заговорили о Вене. Она промелькнула странным видением. Одним она помнилась дымящейся, вздрагивающей от минных взрывов, другим показалась уютнейшим городом зеленых, тенистых улиц, городом музыки и старины. Одни вспомнили кладбище в Земмеринге и как они возлагали цветы на могилу Иоганна Штрауса или разыскивали в центре старой Вены домик Бетховена.
А другие рассказывали, что как раз в эти дни конские трупы валялись в Дунайском канале за Пратером рядом с разбитыми понтонами и взорванными мостами таким плотным слоем, что представляли собой как бы плотину, и стрелки перебегали по коням, как по сплошному настилу.
А Климов помнил какой-то бедный рабочий квартал, стайки ребят у кухонь и тихие, без слов и резких движений, танцы детворы под «Дунайские волны» полкового оркестра.
— Кишбер? Кишбер кто-нибудь помнит?..
Все рассмеялись. Действительно, в таком, как нынешнее наступление, все, что произошло неделю назад, может быть отнесено к древней истории и на этом основании забыто.
Но нет, нельзя забыть маленького боя за маленький Кишбер!
Климов шутя грозит Веселову:
— Ты в истории полка отведи ему настоящее место! Определенно! Что было замечательного под Кишбером, помнишь? Я тебе скажу, что было. Мы ведь сражались прямо, можно сказать, сонные, без памяти уставшие. Я тогда говорю что-то майору Артошенко, а он меня так удивленно спрашивает: «А почему вы, Николай Иванович, шопотом мне говорите?» Это я — то шопотом! Голос отнялся от усталости.