Собрание сочинений. Том 5
Шрифт:
На этот раз, следовательно, берлинская палата не так уж виновата в туманной расплывчатости прений. Виновато само колеблющееся, вялое, лишенное всякой энергии франкфуртское Национальное собрание, если его решения таковы, что о них трудно сказать что-нибудь, кроме переливания из пустого в порожнее.
Якоби мотивирует свое предложение кратко и с обычной для него четкостью. Он весьма затрудняет положение ораторов левой; он высказывает все, что можно сказать о данном предложении, если не касаться столь компрометирующей Национальное собрание истории возникновения центральной власти.
И действительно, левые депутаты не сказали после него почти ничего нового, а правым пришлось еще гораздо хуже: их выступления вылились либо в пустую болтовню, либо в юридические хитросплетения.
Депутату Шнейдеру принадлежит честь первому познакомить Собрание с аргументацией правых.
Он начал с основного аргумента, что внесенное предложение само себе противоречит. С одной стороны, оно признает суверенитет Национального собрания, а с другой — предлагает согласительной палате вынести Собранию порицание и таким образом поставить себя выше него. Порицание может быть вынесено только отдельным лицом, но не целым Собранием.
Этот тонкий аргумент, которым правая, очевидно, весьма гордится, ибо он проходит через все ее речи, выдвигает совершенно новую теорию. Согласно ей Собрание располагает меньшими правами по отношению к Национальному собранию, чем отдельное лицо.
За этим первым, основным аргументом последовал второй: республиканский. Германия состоит большей частью из конституционных монархий и должна поэтому иметь конституционного безответственного, а не республиканского ответственного верховного главу. Этот аргумент был отведен во второй день г-н ом Штейном: Германия, сказал он, по своему центральному политическому устройству всегда была республикой, правда, благонамеренной республикой.
«Мы получили», — сказал г-н Шнейдер, — «полномочие выработать соглашение о конституционной монархии, а франкфуртские депутаты получили аналогичное полномочие выработать по соглашению с германскими правительствами конституцию Германии».
Реакция выдает свои желания за уже свершившиеся факты. В те дни, когда дрожащий Союзный сейм созывал по требованию не имевшего никаких законных полномочий собрания, так называемого Предпарламента, германское Национальное собрание, — в те дни не было и речи о соглашении: созванное Национальное собрание считалось тогда суверенным. Но теперь положение изменилось. Июньские дни в Париже снова оживили надежды не только крупной буржуазии, но и сторонников ниспровергнутого режима. Каждый захолустный юнкер мечтает о восстановлении своего старого палочного режима, и от императорской резиденции в Инсбруке до родового замка Генриха LXXII уже раздается требование «соглашения о германской конституции». Правда, вину за это должно взять на себя само Франкфуртское собрание.
«Итак, Национальное собрание действовало согласно своим полномочиям, избрав конституционного верховного главу. Но оно действовало и согласно воле народа; огромное большинство стоит за конституционную монархию. Я счел бы даже несчастьем иное решение Национального собрания. Не потому, что я против республики: в принципе я признаю республику, — и тут я не вступаю в противоречие с самим собой, — совершеннейшей. и благороднейшей формой государства, но в действительности мы еще весьма далеки от нее. У нас не может быть этой формы, пока нет соответствующего духа. Мы не можем желать республики, когда у нас нет республиканцев, т. е. благородных характеров, способных не только в порыве воодушевления, но и в любое время со спокойным сознанием и благородным самоотречением подчинять свои интересы общим интересам».
Можно ли требовать лучшего доказательства того, какие добродетели представлены в берлинской палате, чем эти благородные, скромные слова депутата Шнейдера? Поистине, если еще можно было сомневаться в пригодности немцев к республиканской форме правления, это сомнение должно рассеяться, как дым, перед такими образцами подлинной гражданской добродетели, благородной, скромнейшей самоотверженности нашего Цинцинната Шнейдера! Пусть же Цинциннат наберется мужества и веры в себя и в бесчисленных благородных граждан Германии, которые тоже считают республику благороднейшей формой государства, но самих себя плохими республиканцами: они уже созрели для республики, они вынесли
Как сильно ошибается Цинциннат-Шнейдер, когда он восклицает:
«При абсолютизме не могут выработаться республиканские характеры; республиканский дух нельзя вызвать к жизни одним мановением руки; нам нужно сперва воспитать в этом духе наших детей и внуков! В настоящее время я считал бы республику лишь величайшим бедствием, потому что она была бы анархией под поруганным названием республики, деспотизмом под личиной свободы!»
Наоборот, немцы, — как выразился г-н Фогт (из Гисена) в Национальном собрании, — прирожденные республиканцы, и Цинциннат-Шнейдер не мог бы лучше воспитать своих детей в республиканском духе, чем воспитывая их в старых добрых немецких нравах, в скромности и страхе божием, в которых он сам добросовестно воспитывался с молодых лет. Республика добропорядочных была бы не анархией и деспотизмом, а лишь довела бы до высшего совершенства те благодушные обсуждения в духе трактирных политиканов, на которые такой мастер Цинциннат-Шнейдер. Республика добропорядочных, далекая от всех ужасов и преступлений, запятнавших первую французскую республику, не запачканная кровью и ненавидящая красное знамя, осуществила бы небывалое: она дала бы возможность каждому добропорядочному бюргеру вести тихое и спокойное существование в полном благочестии и благоприличии. Кто знает, быть может эта республика добропорядочных вернула бы нам даже цехи со всеми их забавными процессами против не цеховых ремесленников! Эта республика добропорядочных — не воздушная греза, а самая настоящая действительность; она существует в Бремене, Гамбурге, Любеке и Франкфурте и даже в некоторых частях Швейцарии. Но повсюду ей угрожает опасность в наше бурное время, повсюду она близка к гибели.
А потому воспрянь, Цинциннат-Шнейдер, оставь плуг и свекловичное поле, пиво и соглашение, воссядь на коня и спасай республику, которой угрожает опасность, твою республику, республику добропорядочных!
Написано Ф. Энгельсом 17 июля 1848 г.
Печатается по тексту газеты
Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 48, 18 июля 1848 г.
Перевод с немецкого
ДЕБАТЫ О ПРЕДЛОЖЕНИИ ЯКОБИ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)
Кёльн, 18 июля. После г-на Шнейдера на трибуну поднимается г-н Вальдек, чтобы высказаться за предложение Якоби:
«Положение прусского государства сейчас поистине беспримерно, и, в сущности, нельзя отрицать, что оно в известной степени вызывает опасения».
Это начало тоже в известной степени вызывает опасения. Нам кажется, что мы все еще слышим депутата Шнейдера.
«Пруссия была, мы должны это сказать, призвана к гегемонии в Германии».
Все та же старопрусская иллюзия, все те же сладкие мечты о том, что удастся растворить Германию в Пруссии и провозгласить Берлин германским Парижем! Правда, г-н Вальдек видит, как эта сладкая надежда рассеивается у него на глазах, но он с болью в душе смотрит ей вслед, он упрекает прошлое и нынешнее правительства в том, что по их вине Пруссия не стоит во главе Германии.
Увы, миновали те чудесные дни, когда Таможенный союз[144] прокладывал путь прусской гегемонии над Германией, когда провинциальный патриотизм мог верить, что «бранденбургский род в последние 200 лет решал судьбы Германии» и будет решать их впредь; те чудесные дни, когда Германия Союзного сейма, находившаяся в состоянии полного распада, могла усматривать последнее средство сохранения взаимосвязи даже во всеобщем применении прусско-бюрократической смирительной рубашки!
«Уже давно осужденный общественным мнением Союзный сейм исчезает, и перед глазами изумленного мира внезапно предстает учредительное Национальное собрание во Франкфурте!»