Собрание сочинений. Том 6. Индийские рассказы. История Гедсбая. Самая удивительная повесть в мире и другие рассказы
Шрифт:
— Говорите о Мириам? — сказал, подходя, отец. Мать подвинулась к нему настолько, что могла коснуться его локтем. В отце Джорджи не было хитрости.
— О, Мириам милая девушка. Играет прекрасно. Ездит верхом тоже прекрасно. Она общая любимица в доме. Называла меня…
Локоть попал куда следовало, и отец, ничего не понимавший, но всегда послушный, закрыл рот.
— Как она вас называла, сэр?
— Всякими ласковыми именами. Я очень люблю Мириам.
— Звучит по-еврейски — Мириам.
— Еврейка!.. Скоро ты себя самого станешь называть евреем. Она из херфордшайрских Ласи. Когда умрет ее тетка… Снова локоть.
— О, ты совсем не будешь видеть ее, Джорджи. Она целый день занимается музыкой, всегда бывает с
— Ехать в город теперь? Что за чепуха! Отца снова заставили умолкнуть.
— Я думал было, но не знаю наверное, — сказал сын.
Почему мать старается удалить его из дома, когда должна приехать музыкальная молодая девушка и ее больная мать? Он не одобрял того, что какие-то неизвестные особы женского пола называют его отца ласковыми именами. Он хотел повидать этих дерзких особ, которые только семь лет тому назад поселились здесь.
Все это восхищенная мать прочла на его лице, продолжая сохранять вид милой незаинтересованности.
— Они приедут сегодня вечером, к обеду. Я посылаю за ними экипаж, и они останутся не более недели.
— Может быть, я и поеду в город. Я еще не знаю. — Джорджи нерешительно отошел в сторону. В военной академии была назначена лекция «О способе доставления амуниции на поле сражения», и читать должен был единственный человек, теории которого более всего раздражали майора Коттара. Должны были последовать горячие прения, и, может быть, ему пришлось бы говорить. После полудня он взял удочку и пошел закинуть ее в пруд с форелями.
— Успешной ловли! — сказала ему с террасы мать.
— Боюсь, что этого не будет, мамочка. Все эти горожане, в особенности барышни, напугали форелей так, что они на целые недели перестали есть. Никто из них не любит по-настоящему рыбной ловли. Представить себе только весь этот шум и крик на берегу; они рассказывают рыбам на полмили, что именно собираются делать, а потом бросают скверную приманку. Клянусь Юпитером, и я бы испугался, будь я форелью.
Но дело вышло не так плохо, как он ожидал. Над водой толклись черные мошки; поверхность воды была вполне спокойна. Форель в три четверти фунта, которую он поймал со второго раза, подзадорила его, и он принялся серьезно за дело, прячась за камыши и кусты, пробираясь между изгородью из таволги полосой берега шириной в один фут, где он мог видеть форелей, а они не могли отличить его от общего фона; ложась на живот, чтобы забросить удочку в то место, где сверкали серо-голубоватые спинки рыб. Каждый дюйм водного пространства был известен ему с тех пор, как он был ростом в четыре фута. Старые и хитрые рыбы между затонувшими корнями, а также и большие, толстые, лежавшие в пенистой накипи сильного течения, в свою очередь, попадали в беду от руки, которая так искусно подражала дрожанию и ряби, производимой насекомыми, движущимися в воде. Вследствие всего этого Джорджи очутился в пяти милях от дома в то время, когда ему следовало бы одеваться к обеду. Экономка позаботилась, чтобы ее мальчик не ушел с пустым желудком, и, прежде чем превратиться в белую ночную бабочку, он сел за превосходный кларет с сандвичами с яйцами и разными вещами, которые приготовляют обожающие женщины и которых никогда не замечают мужчины. Он пошел назад, спугнув кроликов на опушке букового леса, фуражировавшихся в клевере, и похожего на полисмена белого филина, снисходившего до маленьких полевых мышей. Наконец, месяц поднялся высоко, и он, взяв удочку, пробрался домой через хорошо памятные щели в изгородях. Он обошел весь дом кругом, потому что, хотя, может быть, он и нарушал каждый час все законы домашнего обихода, но один закон, царствовавший во время его юности, остался нерушимым: после рыбной ловли нужно было возвращаться домой через калитку в южной части сада, почиститься в комнатке около кухни и явиться перед
— Половина одиннадцатого, клянусь Юпитером! Ну, скажу, что увлекся спортом. Во всяком случае, не пожелают же они непременно видеть меня в первый же вечер. Вероятно, ушли спать.
Он прошел мимо открытых французских окон гостиной.
— Нет, не ушли. По-видимому, все устроились тут очень комфортабельно.
Он увидел своего отца сидящим в своем обычном кресле; мать также сидела на своем месте; у рояля, спиной к окну, сидела незнакомая ему молодая девушка. Сад при лунном свете имел почти божественный вид, и Джорджи повернулся и пошел между розами, чтобы докурить трубку.
Окончилась прелюдия, и раздался голос, из тех, что в детстве он называл «сливочными» — настоящее, глубокое контральто, и вот что он услышал:
Там, за пурпуровым краем, внизу, Где светит огонь одинокий. Ты знаешь ли путь в ту страну Чрез Озеро Грез, путь далекий? В Стране Благодатной забудет Страданья несчастный больной. Но мы, — горе нам! — нас разбудят, Мы край тот покинем родной: Полисмен наш День нас прогонит Далеко от Города Снов.Когда эхо прозвучало в последний раз, он почувствовал, что во рту у него пересохло и что пульс его бьется непривычно сильно. Экономка, вообразившая, что он упал в пруд и простудился, ожидала его на лестнице, и, так как он не видел ее и ничего не ответил ей, она пустила в ход рассказ, который заставил его мать прийти и постучаться в дверь его комнаты.
— Что-нибудь случилось, милый? Гарпер сказала, что ей показалось, будто ты не…
— Нет, ничего. Я совсем здоров, мамочка. Пожалуйста, не приставайте.
Он сам не узнал своего голоса, но это был пустяк в сравнении с тем, что он обдумывал. Очевидно, вполне очевидно, это совпадение было полным безумием. Он доказал это к удовольствию майора Джорджа Коттара, который должен был отправиться на следующий день в город, чтобы послушать лекцию «О способах доставления амуниции во время похода», а когда доказал, то душа и ум, сердце и плоть Джорджи радостно воскликнули: это девушка из «Ущелья Лилии», девушка утреннего континента, девушка «тридцатимильной прогулки», девушка кучи валежника! Я знаю ее.
Он проснулся в кресле, окоченевший; при солнечном свете положение не показалось ему нормальным. Но человеку нужно есть, и он сошел к завтраку, стиснув зубы и взяв себя в руки.
— По обыкновению, опоздал, — сказала мать. — Мой мальчик, Мириам.
Высокая девушка в черном подняла глаза, и вся выдержка Джорджи покинула его — как только он понял, что она ничего не знает. Он смотрел на нее хладнокровно и критически. Вот густые, черные волосы, откинутые со лба, характерно вьющиеся над правым ухом; вот серые глаза, стоящие довольно близко друг к другу; короткая верхняя губа, решительный подбородок и знакомая постановка головы. Вот и маленький, хорошо очерченный рот, который когда-то поцеловал его.