Собрание сочинений. Том 6. Индийские рассказы. История Гедсбая. Самая удивительная повесть в мире и другие рассказы

Киплинг Редьярд Джозеф

— Я не желаю иметь дело с машинами, у которых колеса из папье-маше, — настаивал «Могул».

«Компаунд» снисходительно вздохнул и не сказал ничего больше.

— Придают им всевозможные формы, не так ли? — сказал «Пони». — Таковы все Массачузеты. Они трогаются, а затем останавливаются на пол пути, как вкопанные, и сваливают всю вину на то, что с ними обращаются не так, как следует. Между прочим, «Команч» рассказывал мне, что у него в пятницу раскалились втулки. Потому-то и потребовался вспомогательный поезд.

— Если бы я слышал это, стоя в мастерских, с вынутым для починки котлом, и то понял бы, что это одно из тех ложных известий, которые обыкновенно

сообщает «Команч». Просто ему прицепили лишний вагон; он упал на подъеме и завизжал. Вот что произошло с ним в действительности. Пришлось послать ему на подмогу № 127. Так он и выдумал, что у него загорелись колеса. Перед тем он говорил, что упал в канаву! Смотрел прямо на меня при свете фонаря и рассказывал мне так хладнокровно, словно резервуар с холодной водой. Расспросите-ка № 127 об этом случае с «Команчем». Он сошел с рельсов, и № 127 (он был как бешеный от того, что его вызвали в десять часов вечера) взял его и примчал в Бостон в семнадцать минут. Все остальное — чистая ложь. Вот что такое «Команч»!

Тут № 007 попался, как кур в ощип, спросив, как это раскаляются втулки у колес.

— Пусть выкрасят мой колокол в небесно-голубой цвет! — сказал «Пони». — Пусть сделают из меня крошечный локомотив с обшивкой из твердого дерева вокруг колес. Пусть меня сломают и наделают из меня пятицентовых механических игрушек! Вот восьмиколесный «американец», не знающий, что такое разогревание втулок! Может быть, вы никогда не слыхали и об автоматическом тормозе? Не знаете, зачем возите домкраты? Вы слишком невинны, чтобы оставить вас одного с вашим собственным тендером. Эх вы, глупая платформа!

Прежде чем кто-нибудь мог ответить, раздался рев вырвавшегося пара, и у № 007 чуть было вся краска не пошла пузырями от огорчения.

— Разогревание втулок, — начал «Компаунд», выбирая слова, словно это были горячие уголья, — есть наказание за поспешность, происходящую от неопытности.

— Это то, что случается, если лететь во весь опор, — сказал пригородный «Джерсей». — Много лет этого уже не бывало со мной. Болезни этой вообще не подвержены локомотивы малой тяги.

— У нас на «Пенсильвании» никогда этого не бывает, — сказал «Питтсбург». — Этой болезнью заражаются в Нью-Йорке, как и нервной прострацией.

— Ах, ступайте к себе на паром, — сказал «Могул». — Вы думаете, что если можете подыматься по худшим дорогам, чем те, которые встречаются на нашем пути, так вы и аллеганский ангел. Ну, а я скажу вам, что вы… Вот мои люди. Я не могу оставаться здесь. Может быть, увижу вас позже.

Он величественно двинулся к поворотной платформе и поплыл, словно корабль по каналу, пока не дошел до своего пути.

— Что же касается вас, зеленый, вертящийся кофейник (к № 007), — ступайте-ка, научитесь чему-нибудь, прежде чем иметь дело с теми, кто проходил в неделю более миль, чем вы проедете в год. Итак, вперед!

— Пусть лопнут у меня трубы, если это показывает вежливое отношение к новому члену нашего братства, — сказал «Пони». — Ничто не дало повода к такому обращению с вами. Но о манерах забыли при постройке «Могула». Поддерживайте свой огонь, юноша, и выпускайте свой собственный пар. Полагаю, что нас сейчас потребуют.

В депо люди вели оживленный разговор. Один из них, в грязной фуфайке, говорил, что у него нет лишних локомотивов. Другой, с клочком измятой бумаги в руке, говорил, что начальник приказал ему сказать тому человеку, который говорил с ним, что он (этот другой человек) должен замолчать. Тогда другой человек стал размахивать руками и пожелал узнать,

не думают ли, что он держит локомотивы в кармане. Потом появился человек в черной одежде аббата, только без воротника, весь в поту, так как стоял жаркий августовский день, и сказал, что то, о чем он говорил, двинулось; под руководством этих трех людей пошли и другие локомотивы — сначала «Компаунд», потом «Питтсбург» и, наконец, № 007.

В глубине своей топки № 007 таил надежду, что, как только испытание будет закончено, его выведут с пением и приветственными восклицаниями под управлением смелого, благородного машиниста, который погладит его по спине, прослезится над ним и назовет его своим арабским конем (мальчики в мастерской, в которой его строили, читали удивительные рассказы из железнодорожной жизни, и № 007 ожидал, что все произойдет по писаному). Но машинист сказал только:

— Что за странный инжектор приделал Юстис к этой штуке! — И потом, сердито переводя рукоять, крикнул:

— Неужели я должен ездить на этой машине!

Человек без воротника отер пот и ответил, что при настоящем состоянии парка, груза и еще чего-то придется пока работать на передаточных путях. № 007 храбро пустился в путь, вложив всю свою душу в передний фонарь и испытывая такое нервное состояние, что звук его собственного колокола чуть было не заставил его сойти с рельсов. Фонари раскачивались и приплясывали внизу и вверху, впереди и позади него; а со всех сторон по шести путям, то спускавшимся, то подымавшимся с лязгом и визгом, неслись вагоны — такое количество вагонов, которое и не снилось № 007. Тут были вагоны с минеральными маслами, сеном; вагоны, полные мычащих животных, вагоны с рудой и с картофелем, с торчащими посередине дымогарными трубами; вагоны-холодильники, откуда ледяная вода стекала на полотно дороги; фруктовые и молочные вагоны с вентиляцией; открытые вагоны с платформами, наполненными материалом для продажи; открытые вагоны, нагруженные сельскохозяйственными машинами, красными, зелеными, сверкавшими, точно позолоченные, при свете электричества; открытые вагоны с высокими кучами сильно пахнущих кож, с грудами свежих досок, издававших приятный смолистый запах; вагоны с булыжником; вагоны, скрипящие под тяжестью медных, железных деталей в тридцать тонн и ящиков с заклепками для какого-нибудь нового моста; и сотни, сотни вагонов, нагруженных, запертых и помеченных мелом. Люди — разгоряченные и сердитые — пробирались между тысячами колес к буферу № 007, когда он останавливался на мгновение; люди сидели на его передке, когда он шел вперед, и на тендере, когда возвращался; целые полки людей бегали по крышам вагонов, которые он тянул, завинчивали тормоза, размахивали руками и кричали странные вещи.

Его то подвигали вперед на один фут, то быстро отталкивали назад на четверть мили (причем его задние движущие колеса сильно стучали и трещали); толкали на переводные стрелки (а эти стрелки очень, очень коротки, грубы и неудобны), направляли то к одному, то к другому вагону и, не давая ему ни малейшего понятия о грузе, который он вез, снова отправляли в путь. Когда он был на полном ходу, от него вдруг отцепляли три-четыре вагона; № 007 делал скачок вперед и сейчас же, икая, удерживался тормозом. Тогда он ждал несколько минут, смотря на быстро мелькавшие фонари, оглушенный шумом колоколов, ослепленный видом скользящих мимо вагонов, причем ручка его регулятора, задыхаясь, делала сорок оборотов в минуту; оси передних колес ложились боком на его каукэчер, словно язык усталой собаки, а сам он весь покрывался золой.