Собрание сочинений. Том 6. На Урале-реке : роман. По следам Ермака : очерк
Шрифт:
Последние слова Коростелева утонули в обвальном шуме аплодисментов, гвалте и свисте.
— Где же тут свобода и равенство? — зычно заорал протодьяконским басом буржуа в добротном пальто и бобровой шапке. — Господа, посудите сами: Советы рабочих и солдатских депутатов… А кто же в них будет представлять остальных россиян, которые не служат в армии и не работают на заводах? Говорите, власть теперь должна быть народная? А даже насчет крестьян умалчиваете! Нет уж, граждане большевики, лучше нашу думу сохранить, пока Временное правительство решит, как быть дальше.
Это выступление тоже было
Переждав, пока люди чуть угомонились, Коростелев сказал:
— Будут обязательно в Совете и крестьянские депутаты. А вашей думе не бывать, потому что в нее трудящимся никакого доступа нет. Товарищи, сегодня вечером митинг в земской управе, а завтра в главных мастерских, где мы создадим комитет по выборам и начнем избирать депутатов. Следуя примеру Петрограда, по всей России — в городах и в селах — народ устанавливает Советскую власть.
— А мы не народ разве? — крикнул толстяк.
— Вы — гласные городской думы, те, которые стояли над народом. Плохо вы «думали», раз довели страну до разрухи и голода.
Со слесарем Андрианом Левашовым — бригадиром сборочного цеха, настоящее имя которого было Андрей Ефимович, — Александр подружился сразу, когда поступил токарем в главные мастерские. Оба они были рабочими высокой квалификации, оба состояли в одной партийной подпольной группе.
Андриан во время японской войны находился в действующей армии, вернулся в звании фельдфебеля, но остался для железнодорожников своим человеком. Ребятишки вроде Пашки Наследова и Гераськи Туранина особенно почитали его как бывшего военного: подкараулят по дороге домой и, поспевая вприпрыжку за мощным пышноусым ремонтником, расспрашивают о пушках, об атаках, о гибели крейсера «Варяг» и «хитрых япошках».
— После митинга пойдем к вам в Нахаловку, — предложил ему Александр, придя на другой день в главные мастерские. — Надо собраться активу у кого-нибудь из наших и обсудить вопросы, требующие немедленного решения.
— Соберемся у Туранина, у него землянка большая.
— Отлично.
Федора Туранина, молотобойца кузнечного цеха Коростелев особенно запомнил во время протеста против попыток жандармов закрыть газету «Правда», которая существовала благодаря денежной поддержке рабочих.
«Тяжелыми трудами и жертвами создали мы свою газету. Поддерживать ее сборами, коллективной подпиской — наша прямая обязанность… Только при этом условии бешеные атаки реакции будут бессильны задушить пролетарскую газету», — так написали оренбуржцы в своем письме, отправленном в «Правду» в 1914 году.
Письмо с приложением денег в контору газеты «Путь правды» было изъято петербургской охранкой, и из департамента полиции полетела в Оренбург депеша с приказанием «принять меры к выяснению через агентуру лиц, участвовавших в сборе денег». После этого у братьев Коростелевых сделали обыски, но доказательств для «дела» не обнаружили. Зато у Федора Туранина нашли несколько листовок со словами текста, напечатанного в «Правде»:
«Мы, оренбургские рабочие, были тоже виновниками появления на свет божий газеты „Правда“. И когда наше родное детище взывает к нам: „Батько, слышишь ли?“ — тут мы не можем молчать. Мы должны громко крикнуть: „Слышим, детко“».
Федора забрали.
— Без своей газеты нам никак нельзя. Кто же нам укажет правильный путь борьбы за справедливость?
Расходившийся начальник затопал ногами и «самолично» ударил Туранина подсвечником, да так ловко угодил, что чуть не отправил на тот свет. Залитого кровью Федора вынесли из кабинета. Зато перестаравшийся жандарм, побоявшись скандала с нахаловцами, поспешил замять дело и отпустил молотобойца домой.
— Дай срок, тяпну и я его как-нибудь, — пообещал Федор в своем кругу. — У меня он не подымется.
Народу в паровозосборочный цех набежало столько, что митинг пришлось проводить под открытым небом на территории мастерских, перекрещенной рельсовыми путями и обнесенной высоким плотным забором. Чтобы дать возможность высказаться ораторам, общими усилиями подкатили вагонную платформу.
Попросив слово, Александр Коростелев, только что получивший от Кобозева новые сообщения, сказал:
— В Петрограде уже идет сговор между временным комитетом, организованным в первый день революции при Госдуме, и соглашательскими лидерами из Петроградского Совета. Они создали совет министров из представителей крупной буржуазии и помещиков. По иностранным делам Милюков (кадет, как известно), военный и морской министр — Гучков, а министром юстиции — Керенский… Знакомые все имена! Председателем совета министров назначен с царского благословения князь Львов — он же министр внутренних дел. Царь Николай утвердил это своей подписью второго марта, когда подписал и отречение от трона в пользу брата Михаила…
Слитный, мощный гомон голосов, злые выкрики, свист словно взорвали толпу, тесно обступившую трибуну-платформу.
— Чтобы сохранить завоевания революции, нам надо создать крепкую народную власть, — продолжал Александр Коростелев, когда улеглась буря негодования. — Прежде всего давайте организуем комитет для выборов в Совет депутатов…
И хотя меньшевиков и эсеров набралось на митинге предостаточно, они не выступали против создания Совета, опасаясь разоблачить себя перед рабочими. Когда стали выдвигать людей в комитет по выборам, формовщик Илья Заварухин назвал первым Александра Коростелева.
— Мы скинули грязную шубу, а ее вывернули наизнанку и нам же обратно суют: предлагают в цари то Михаила, то Константина, — говорили рабочие. — Нет уж, теперь мы сами лучше рассудим, чего нам надобно.
Александр стоял на трибуне вместе с другими активистами. Сверху был виден как на ладони городской вокзал за пустырем. По другую сторону рельсовых путей возвышалось большое депо. Митинг у рабочих-деповцев прошел утром хорошо. А у других? Александр с тревогой посмотрел на кирпичные заводы, красневшие справа за пустырем, на штабеля бревен и досок у дороги, идущей к Сакмаре, где находился «Орлес». Пока шла война, всех недовольных рабочих немедля отправляли на фронт, а вместо них приходили на заводы, чтобы избежать мобилизации, сынки кулаков и городской буржуазии, засорявшие пролетарскую среду, А тут еще меньшевики и эсеры!