Собрание сочинений. Том 7
Шрифт:
Печатается по тексту журнала
Перевод с немецкого
К. МАРКС и Ф. ЭНГЕЛЬС
ЗАЯВЛЕНИЕ ПРОТИВ А. РУГЕ
Газета «Bremer Tages-Chronik» от 17 января текущего года в корреспонденции из Лондона от 13 января помещает целый ворох бездарно состряпанных нелепостей, лживых и плохо понятых слухов, тяжеловесных инсинуаций и высокомерных нотаций по адресу «Neue Rheinische Zeitung» и нижеподписавшихся.
«Выдающиеся и решительные люди»[302]
Хитроумные измышления о «Neue Rheinische Zeitung» мы оставляем их «решительному и выдающемуся» автору. Что же касается его благожелательных инсинуаций по поводу нашего выхода из Общества на Грейт-Уиндмилл-стрит {Просветительного общества немецких рабочих в Лондоне. Ред.}, то мы заявляем:
Ни до, ни после своего выхода из Общества Энгельс и Маркс никогда не имели никакого отношения к заведованию его кассой. Они участвовали в заведовании эмигрантской кассой и вышли из правления этой кассы лишь после того, как их предыдущая деятельность в ней была обследована и признана правильной. Утверждение, будто они вышли из Общества для того, чтобы избавиться от уплаты ежемесячного девятипенсового взноса, является выдумкой человека, цена которому — стертый медный грош! С этой целью, видите ли, один из них переехал в Манчестер, а другой задумал переселиться за море! Какие только замечательные перлы не таятся в глубине преисполненных моральным негодованием душ!
Нашим партийным товарищам в Германии известны действительные мотивы нашего выхода из упомянутого Общества и нашего разрыва с его руководителями. Мотивы эти одобряются и разделяются ими, но не подлежат оглашению[303]. При существующем положении вещей в Германии даже ловкий полицейский провокатор не заставил бы насдавать дальнейшие объяснения, а тем более — по-медвежьи неуклюжий провокатор из «Bremer TagesChronik».
В заключение отметим только, что человек, удобряющий из Лондона столбцы «Bremer Tages-Chronik» своим собственным навозом, не кто иной, как тот померанский мыслитель, к которому постоянно возвращалась как к предмету, достойному кисти художника, «Neue Rheinische Zeitung» и которого мы в другом месте охарактеризовали на основании его сочинений как «сточный желоб, в который стекаются все словесные нечистоты и все противоречия немецкой демократии»[304]. Одним словом, бременский приятель — это не кто иной, как наш «Арнольд Винкельрид Руге», пятая спица в колеснице европейской центральной демократии. Теперь понятны проклятия по адресу «Neue Rheinische Zeitung».
Лондон, 27 января 1851 г.
Карл Маркс, Фридрих Энгельс
Впервые опубликовано Институтом марксизма-ленинизма при ЦК КПСС в 1930 г. на русском языке
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
Ф. ЭНГЕЛЬС
ПИСЬМО РЕДАКТОРУ ГАЗЕТЫ «TIMES»
Милостивый государь!
В сегодняшнем номере Вашей газеты я обнаружил письмо г-на Луи Блана по поводу «Банкета равных», который состоялся в Лондоне 24 февраля[305],
На банкете имя Бланки было начертано крупными буквами на стене среди имен других героев и мучеников демократии. На этом же собрании был провозглашен тост в честь «жертв клеветы» — Марата, Робеспьера… и Бланки! Все тексты тостов и речей, произнесенных по этому случаю, должны были быть представлены комитету «организаторов этого прекрасного и внушительного торжества» не позднее 15 февраля. Г-н Блан был членом этого комитета, поэтому он должен был заранее одобрить этот тост в честь г-на Бланки. Как же может теперь г-н Блан снова сделать г-на Бланки «жертвой клеветы», называя его
«одним из тех несчастных существ, которые в исступлении пытаются наносить оскорбления авторитетам и которые погубили бы самое лучшее дело, если бы была возможность его погубить?»
Г-н Блан утверждает, что текст тоста не был прислан узниками Бель-Иля, а является исключительно делом г-на Бланки. Конечно, г-н Бланки, надо полагать, является автором тостов и документов, появляющихся за его подписью. Однако текст тоста, о котором идет речь, как это хорошо известно во Франции, был одобрен и опубликован Обществом друзей равенства; в это общество входят те узники Бель-Иля, которые держат сторону г-на Бланки, ибо у последнего среди узников есть друзья, так же как у г-на Барбоса, покровителя г-на Луи Блана.
Что касается «внушительного и прекрасного торжества» и «единения более чем тысячи лиц, принадлежащих к различным нациям», то не следует забывать, что эта трогательная сцена, поскольку дело идет о г-не Блане, была не чем иным, как «братской» демонстрацией против г-на Ледрю-Роллена, не чем иным, как местью — сам г-н Блан публично заявил об этом — за то, что его, Блана, не включили в «Центральный комитет европейской демократии», в который входят гг. Ледрю-Роллен, Мадзини и другие.
Что же касается «авторитета» г-на Луи Блана, то для него было бы более благоразумным впредь не касаться этого деликатного предмета, пока его «авторитет» не оправится от страшных ударов, нанесенных ему несколько времени тому назад г-ном Пру доном.
Г-ну Блану хотелось бы, повидимому, защитить себя от нападений г-на Бланки, старательно рекламируя свое положение эмигранта и изгнанника. Но разве сыновья Луи-Филиппа тоже не изгнанники? И разве сам г-н Блан ослабил ярость своих атак против того же г-на Прудона, который был не изгнанником, комфортабельно проживающим на Пиккадилли № 87 — в убежище, весьма мало подходящем для того, чтобы писать в нем овидиевы «Скорби», — а был узником в руках закона?
Г-н Блан, повидимому, ставит в упрек г-ну Бланки, что тот опубликовал свой тост в «контрреволюционной прессе». Г-ну Блану хорошо известно, что с мая 1850 г. «революционной» прессы во Франции больше не существует. Но позвольте, г-н Луи Блан, Вы же просите редактора «Times» принять «выражение Ваших лучших чувств», а с каких это пор «Times» является в Ваших глазах демократической, социалистической и революционной газетой?
Однако, чтобы дать публике возможность судить об этом необычайном документе, который возбуждает такое негодование г-на Блана и который до сих пор еще является предметом всеобщего интереса французской прессы, я предлагаю Вашему вниманию его полный перевод и надеюсь, что он представит интерес для английской публики[306].