Собрание сочинений.Том 5. Дар земли
Шрифт:
С тяжелым чувством возвращался от следователя Ахмадша, не замечая погожего дня и щедрого на ласку при расставании с летом солнца. В конторе бур-треста уже прослышали о самоубийстве девушки из Казани, написавшей Низамову предсмертное письмо, спрашивали, о чем она писала. Нефтяники знали серьезность своего бурового мастера, но находились и любители подергать чужие нервы.
— Послушался бы родителей, не вешали бы теперь на тебя всех собак, — укорил его дома отец. — Хороший холостой парень, словно береза на бугре: каждая сорока над ней стрекочет.
— Если бы я был хороший!..
— А чем
Вспомнив о ее оглядке на прежние обычаи, Ахмадша подумал: «Сколько говорим с трибуны о новом быте, а в семье вот, пожалуйста». Вслух сказал:
— Дерево на любом месте прекрасно, папа; на голом бугре, где оно дает тень людям, особенно. Но тень от дерева и тень от черного поступка — совершенно разные понятия. Я не осудил бы тебя, если бы ты в свое время открыто сказал мне об уговоре с Юсуфом Усмановым. Сам съездил бы в Акташ, и очень может быть, что до встречи с Надей Дроновой в Камске полюбил бы Энже. Но как ты мог пуститься на хитрости, зная, что у меня уже есть невеста?! Ты сказал: «Подождите, испытайте ваши чувства…» Ударил нас обоих безжалостно, чтобы устроить в Акташе смотрины, и получилось у нас не лучше, чем у казанского бандита Валерки Штучкина.
— Как ты смеешь сравнивать?! — гневно вскричал Ярулла.
— Смею, хотя не легко прийти к такому! Загнали мы с тобой Надю Дронову в Каму. Без злого умысла, одной глупостью довели девушку до отчаяния.
— То-то она и выскочила сразу замуж за другого! — оскорбленная нападками сына, съязвила Наджия.
— Вышла за того, кто жизнь ей спас, — запальчиво бросил Ахмадша.
— Значит, правда, что она топилась? — В больших глазах Яруллы отразилось душевное смятение.
— Будто не знаешь?
— Слышал, да не поверил.
— Потому что верить не хотелось. Совесть обременить побоялся.
— Совесть моя чиста. Кто мог подумать, что умная девушка такую глупость выкинет! — Вспомнив о разговоре с Джабаром Самедовым, от которого он впервые услышал об Ахмадше и Наде, старый бурмастер снова рассердился и уже из одного упрямства поддержал свою нескладную ложь: — Откуда мне было знать, что она твоя невеста? Ты же нам не говорил об этом. И разве Надя слово с тебя взяла не встречаться с девчатами? Если вы так крепко полюбили друг друга, чего ей было опасаться Энже, которая все равно названой сестрой твоей останется? Маленького испытания не выдержали, а родителей судите?
Неизвестно, чем кончился бы этот разговор, если бы не появились Фатима и Равиль с Рустемом на руках. Мальчик, розовощекий, с яркими черными глазенками, был очень миловиден в белом вязаном костюмчике. Увидев деда, он радостно заулыбался и потянулся к нему.
«Так и мы тянулись к нему всю жизнь!» — с горьким недоумением подумал Ахмадша.
Ярулла взял внука трясущимися от волнения руками, бережно прижал к груди и отошел с ним в сторону.
При виде того, как задрожали сильные рабочие руки отца, которые всю жизнь делали добро детям, у Ахмадши тоже перехватило горло, и он молча направился в свою комнату.
— Погоди! — крикнул Равиль вслед брату. — У вас тут будто тучи нависли? Тебя с повышением поздравить надо, а ты ходишь, точно приговоренный… Да, извини, я забыл о смерти
Ахмадша, не ответив, прошел к себе, лег на диван и зарылся лицом в подушки, словно хотел спрятаться от всего окружающего. Но он не мог не слышать, как звякали посудой мать и Фатима, как напористо насел на отца Равиль, — что касалось работы, тут буровые мастера Низамовы разговаривали на равных правах. Голоса взрослых звучали невесело, только громко смеялся и радостно хлопал ладошками маленький Рустем.
— Надо в газету написать, чтобы знали, как этот метод брать на вооружение. А то могут по неопытности скомпрометировать его, — говорил Равиль. — И нечего тут скромничать.
В другое время Ахмадша улыбнулся бы: уж очень непривычно слышать, как непоседа Равиль поучает отца. Теперь и он уйдет с буровой, тоже станет «начальником», пока еще маленьким, а потом может и в министры выйти — но чувствуется, еще не знает о предстоящем повышении.
Половина татарских нефтяников — молодежь. Среди заведующих промыслами много людей в возрасте тридцати лет и моложе. «Стариков» — сорокалетних специалистов — единицы, и то больше сидят они в управлении и в тресте. Быстро куются здесь новые кадры, хотя и проходят сложную и трудную практику.
Разговор в столовой становился все оживленнее. Вступила в него и Наджия; в голосе ее досада, переходящая в гнев.
Ахмадша прислушивается — Равиль штурмует развалины домашней твердыни:
— Фатима будет работать геологом на промысле.
Ярулла молчит, зато вскипает Наджия:
— Я уже немолодая топтаться на кухне день-деньской! Да и Рустем еще мал, за ним присмотр нужен.
— Рустема мы отдадим в ясли, — твердо, как о деле решенном, говорит Равиль. — Не для того Фатима десять лет училась в школе и пять лет в институте, чтобы мыть посуду! Конечно, она и посуду будет мыть, — добавил он, явно предупреждая новый взрыв возмущения матери. — Но главное — она будет работать.
— Дачу, что ли, хотите строить? — съехидничала мать.
— Вот уж чего не будет, того не будет! — отражает ее наскок Равиль. — Не из-за денег идет разговор… Мы соревнуемся за звание бригады коммунистического труда. Значит, надо и работать и жить по-коммунистически.
— А вы знаете, что для этого нужно? — с грустью в голосе спрашивает Ярулла.
— По-настоящему еще никто не знает. Мы сами должны думать, искать и решать. Почему Фатима сидит дома? Ведь она училась в институте — значит, в долгу у народа, пусть отрабатывает. И вообще мы должны отвечать перед обществом не только за работу, но и за свою семейную жизнь!
— О, горе мне! — воскликнула мать.
— Ты еще не испытала, какое оно бывает, горе! — строго и печально осадил ее отец. — Ничего, пусть ищут новые пути в жизни. Они честно ищут.
Да это правда: Наджия еще не испытала настоящего горя. Ни разу смерть не переступала порога ее дома, даже война пощадила его. Не знала она супружеских измен и ссор, и дети у нее росли здоровые, трудолюбивые, дружные. Правда, Минсулу чувствует себя несчастной, а теперь затосковал и Ахмадша. Но их молодые печали не так уж тревожили сердце Наджии, не тронутое физическими и душевными болями. Главное — дети дома, внешне все выглядит пристойно; поплачут, повздыхают, и семья опять заживет по-хорошему.