Собрание сочинений

Сэлинджер Джером Дэвид

Уже не так уверенно она вернулась в гостиную. У окна вылила себе в стакан остатки скотча из бутылки. Получилось где-то с палец. Выпила, содрогнулась и села.

Грейс включила свет в столовой, и Элоиза встрепенулась. Не вставая, окликнула:

— До восьми лучше не накрывайте, Грейс. Мистер Уэнглер немного задерживается.

Грейс возникла в прямоугольнике света из столовой, но заходить не стала.

— Леди уехала? — спросила она.

— Она отдыхает.

— А, — сказала Грейс. — Миз Уэнглер, я

спросить хотела — ничего, если муж мой тут на вечер останется? У меня в комнате полно места, а в Нью-Йорк ему надо только утром, а на улице так гадко.

— Ваш муж? Где он?

— Ну, прямо сейчас, — ответила Грейс, — он на кухне.

— Что ж, боюсь, ночевать тут ему нельзя, Грейс.

— Мэм?

— Говорю, боюсь, что остаться на ночь ему нельзя. У меня тут не постоялый двор.

Грейс миг постояла, затем произнесла:

— Хорошо, мэм, — и ушла в кухню.

Элоиза вышла из гостиной и поднялась по лестнице, очень слабо залитой отсветом из столовой.

На площадке валялась галоша Рамоны. Элоиза подняла ее и со всего размаху швырнула вниз за перила; та свирепо ударилась об пол прихожей.

В комнате Рамоны Элоиза щелкнула выключателем и вцепилась в него, едва на нем не повиснув. Какой-то миг постояла неподвижно, глядя на девочку. Затем отпустила выключатель и быстро подошла к постели.

— Рамона. Проснись. Просыпайся.

Рамона спала на самом краю, и правая сторона попы свешивалась. Очки лежали на тумбочке с Утенком Доналдом — аккуратно сложенные, дужками вниз.

— Рамона!

Ребенок проснулся с резким вздохом. Глаза распахнулись, но девочка сразу сощурилась.

— Мамочка?

— Ты же мне сказала, Джимми Джиммирино переехало машиной и он убился.

— Что?

— Ты меня слышала, — сказала Элоиза. — Почему ты спишь здесь?

— Потому что, — ответила Рамона.

— Почему — потому что Рамона, не заставляй меня…

— Потому что я не хочу прищемить Мики.

— Кого?

— Мики, — сказала Рамона и потерла нос. — Мики Микеранно.

Голос Элоизы сорвался на визг:

— Передвинься на середину. Сейчас же.

Перепугавшись, Рамона только смотрела на мать.

— Ну хорошо. — Элоиза схватила ее за лодыжки и, чуть приподняв, перетащила на середину кровати. Рамона не сопротивлялась и не кричала: она дала себя перетащить, на самом деле не подчинившись.

— Теперь спи, — тяжело дыша, произнесла Элоиза. — Закрывай глаза… ты слышала, что я сказала, закрывай.

Рамона закрыла глаза.

Элоиза подошла к выключателю и погасила свет. Но еще

долго стояла она в дверях. Потом вдруг в темноте кинулась к тумбочке, ударившись коленом об изножье кровати, но в пылу толком не почувствовала боли. Она схватила очки Рамоны и обеими руками прижала к щеке. Слезы катились по лицу и мочили стекла.

— Бедный Дядюшка Хромоног, — твердила она. Наконец положила очки на тумбочку — стеклами вниз.

Затем нагнулась, покачнулась и стала подтыкать одеяло. Рамона не спала. Она плакала — и уже давно. Элоиза влажно чмокнула девочку в губы, смахнула с ее глаз волосы и вышла.

Спустилась она, уже шатаясь, и разбудила Мэри Джейн.

— Чётакое?Кто? А? —забормотала Мэри Джейн, подскакивая на кушетке.

— Мэри Джейн. Послушай. Прошу тебя, — всхлипывала Элоиза. — Помнишь наш первый курс, у меня еще было платье, коричневое с желтым, я его в Бойси купила, а Мириам Болл сказала, что в Нью-Йорке такие не носят, и я весь вечер ревела? — Элоиза трясла Мэри Джейн за руку. — Я же была симпатичная девочка, — умоляла она. — Правда?

На пороге войны с эскимосами

Пять суббот подряд по утрам на «Кортах Ист-Сайда» Джинни Мэннокс играла в теннис с Селеной Графф, своей одноклассницей из школы мисс Бэйсхор. Джинни и не скрывала, что считает Селену величайшей занудой у мисс Бэйсхор — в школе, просто кишмя кишевшей отменными занудами, — но в то же время никто не мог сравниться с Селеной в поставках новых банок теннисных мячей. Ее папаша эти мячи делал, что ли. (Как-то за ужином в назидание всему семейству Мэнноксов Джинни изобразила, как протекает ужин у Граффов: вышколенный лакей обносит всех и подает каждому слева не стаканы томатного сока, а банки с мячами.)

Только эта канитель: после тенниса завезти Селену домой и затем выкладывать — всякий раз — деньги за весь проезд, — уже действовала Джинни на нервы. В конце концов, ездить с кортов на такси, а не автобусом придумала Селена. В пятую субботу однако, едва машина тронулась к северу по Йорк-авеню, Джинни вдруг заговорила.

— Эй, Селена…

— Чего? — спросила та, не отрываясь от своего занятия: она ладонью шарила по полу такси. — Ну куда девался мой чехол от ракетки? — простонала она.

Несмотря на теплый май, обе девочки были в пальто поверх шортов.

— Ты в карман положила, — сказала Джинни. — Эй, послушай…

— Ох господи, ты меня просто спасла!

— Слушай, — гнула свое Джинни, которой не хотелось от Селены никаких благодарностей.

— Чего?

Джинни решила сразу все ей выложить. Такси уже подъезжало к улице Селены.

— Мне сегодня не хочется опять платить за всю дорогу, — сказала она. — Я ж не миллионерка, знаешь.