Собрание сочиннений Яна Ларри. Том первый
Шрифт:
Экскурсанты вошли в огромное, светлое помещение, над входом в которое цветным перламутром горели буквы:
По стенам помещения в мраморных нишах стояли бронзовые бюсты поэтов величайшей на Земле эпохи, смыкаясь в глубине зала около огромного бюста Маяковского. Сияли удивительные строки его стихов:
Радость прет. Не для вас. Уделить ли нам? ЖизньСухое лицо бронзового Асеева висело над стихами:
Если день смерк, Если смех смолк, Слушайте ход вверх Жизнью гонимых смол.Кудрявый Джек Алтаузен застыл с приподнятым под бородком над своей неповторимою строфой:
Друзья, Мы спаяны и — баста. Мы дышим песнею одной, Безусые энтузиасты Республики своей роднойШироко открытыми, застывшими в бронзе глазами глядел перед собой Владимир Луговской, опираясь на мужественные ритмы:
До утренних звезд вырастаю я, до утренних звезд нашего свода: Доброго утра всем друзьям, доброго утра всем народам. Перекликаются радиостанции через эфир, волнами проторенный, Солнце взлетает, медью волос звеня, цокает ритм танца — это идет история бронзовым шагом коня.Из ниш глядели Михаил Светлов, Э. Багрицкий, Тихонов, Семен Кирсанов, Михаил Голодный, И. Сельвинский, Безыменский, А. Жаров, Демьян Бедный, Виссарион Саянов и десятки других поэтов.
— Вот пламенные певцы той изумительной эпохи! — сказал Павел. — Их произведения сейчас почти забыты, но имена их будут жить вместе с нами. Они боролись плечо в плечо с рабочим классом за утверждение социализма, и этим они велики. Они дороги нам… Пусть поэты наших дней искуснее их. Пусть наша поэзия выше старой поэзии. Мы не забудем ни одного из поэтов той эпохи.
— Какое было потрясающее время! — взволнованно продолжал Павел. — Какие были изумительные люди! Они, эти веселые, неунывающие поэты, жили одними радостями и одними печалями с партией, с рабочим классом. Когда стране угрожала опасность, они бросали перья и брались за оружье. Когда Советы напрягали все силы, чтобы сдвинуть с рабских темпов производительность страны, они опускались с песнями в шахты, шли в цехи, в колхозы, в рудники, на стройку, и бодрые
Экскурсанты вошли в Зал литераторов.
Максим Горький, Леонид Леонов, Юрий Олеша, Виктор Шкловский, Бруно Ясенский, Константин Федин, А. Фадеев, М. Шолохов, Михаил Карпов, Горбунов, А. Бабель и сотни других писателей реконструктивного периода стояли здесь, беседуя с веками.
Осмотр музея затянулся. Чувствуя голод, Павел спросил:
— Ну, как, ребята? Может быть, мы сделаем перерыв?.. Я предложил бы съездить в новую Москву пообедать. Кто против?
— Но мы еще вернемся сюда?
— Конечно. Так как же?
— Обедать!
— Перерыв!
Через полчаса экскурсия влетела в светлые и радостные кварталы новой Москвы.
Вечером Павел и Кира провожали ребят, которые направлялись в Ленинград. Когда самолет опустился на площадку аэровокзала, будущий ученый встал и сказал:
— От имени группы киевлян выражаю вам, товарищи, благодарность за ваши объяснения. Если мы можем быть для вас полезными, не забудьте наш адрес: Киев, 14 городок. Группа Б-37.
— Прекрасно! — улыбнулась Кира, потом, взглянув на Павла, повернулась к ребятам. — Меня зовут Кира Молибден. Мой адрес: СССР, Клуб энергетиков. Если я могу быть для вас полезной, к вашим услугам.
Пятьдесят карандашей забегали по пятидесяти блокнотам школьников.
— Мой адрес, — сказал Павел, — СССР, Звездный клуб. Меня зовут Павел Стельмах.
Пятьдесят карандашей дрогнули в руках ребят, пятьдесят пар изумленных глаз остановились на лице Павла с восхищением, и пятьдесят глоток огласили площадку аэровокзала нестройным криком.
— Ты?.. Тот самый? — спросил будущий ученый.
— Тот самый! — рассмеялся Павел.
Точно сговорившись, ребята бросились к Павлу и стали кружить его.
— Павел, ур-р-ра!
— Ур-ра-ра.
— Пощадите! — взмолился Павел.
Они долго бы еще тормошили Павла, если бы самолет в это время не подал сигнал к отправке.
Ребята кинулись в кабины. Заняв места, они кричали что-то через иллюминаторы, размахивая шляпами и шарфами.
Самолет сорвался с места и ринулся в вечернее, осыпанное звездами небо.
— Я, кажется, буду забыта! — полушутя сказала Кира.
— Но, уж я-то не забуду ребят! — проговорил Павел.
— Знаменитость обязана страдать, — рассмеялась Кира;
— Это биология или социология?
— Традиции, Павел, традиции!
— Я уважаю из старых традиций — одну: склонность людей ужинать в это время…
— И я не вижу причины к тому, чтобы мы поступили сегодня вопреки старым традициям…
Спустя некоторое время они мчались в авто по тихим проспектам Москвы.
Ветер свистел в ушах. Звезды заливали небо. В облаках плясала луна. Сады бросались под колеса машины.
Кира смеялась счастливым смехом. Ветер, хлещущий в лицо, шум мотора, звездное, опрокинутое небо и теплое плечо Павла вызывали в ней приступы смеха.
— Павел, Павел! — сквозь смех проговорила Кира.
Он по-мальчишески сдернул шляпу с головы и, размахивая ею, запел, управляя авто одной рукой.
— Павел! Павел!
Ветер гнался сзади, бросался с боков, летел рядом, насвистывал: