Собрание сочленений. Сборник

Решетов Семён

за борт твоего кадиллака,

как девушек юных сердца,

что были жестоко обмануты нами, -

нещадно испиты до самого дна.

РЕЙСОВ НОЧНЫХ

на крыльях ветров

мы с тобою взлетаем

словно бы доллар и евро

8

и страсть между нами

рейтингом путина

мерно и верно растёт

и

падает мир из под ног

как рубль презренный

хоть бы звенел напоследок

и рушится мир

экономикой нашей страны

и верно что так –

птицам не надобен дом

мы сами с тобою

из перьев друг друга -

грязи и пыли

смолы и листвы -

гнёзда совьём

и будем тогда коротать

на птичьих правах

ещё один век

ненадёжный и смутный

не разбирать чемодан

обивая пороги крылечки

карнизы вокзалы пропахшие

рейсов ночных безнадёжным побегом

из никуда в ниоткуда

ОДА ГОРОДУ

этот город – моя колыбель

и могила моя;

первое счастье, последняя боль,

первая боль и последнее счастье;

в лото миллион,

просаженный за день,

пара центов в столовой,

хранимые месяц,

на стакан газировки.

стражи всех улиц его – фонари –

заботливей всех матерей

и пристальней всех отцов

глаз не спускали с меня;

от лампочек их ореолы,

как нимбы, чело украшали моё –

летом, в зимний мороз –

творогом жалящим снежным

9

на голове без убора,

будто терновый венок,

венчали меня на распятие всем

перекрёсткам, и всем поворотам,

всем закоулкам, парадным

и злачным местам.

я тот отщепенец, козёл отпущения,

что всем отпускает грехи

в этом городе грёз,

мелькающих между гудящих колёс,

как бабочки – только на день:

лишь раз избавленье, а после –

извечный осадок и горечь и сладость,

и кто-то другой однажды займёт

моё место на троне, на самом обрыве

крыши того небоскрёба, откуда всё –

будто сквозь птицы глаза, немного ещё –

и солнце уж в клюве твоём

сызнова семенем нового дня

в окнах домов прорастает.

так я тебя полюбил, что вовек разлюбить

не успею, как же я буду скучать,

хотя никуда и не еду.

время не властно – его вечно мало,

но малое правит большим, и в этой

извечной ослепшей погоне, город,

ты всё ещё дышишь,

я буду с тобою

дышать

смогом и дымом, гарью и пылью

в единой вибрации трасс.

тобой порождён я и вскормлен

в утробах твоих подворотен

сточной водою дождей,

вымя твоё – небеса,

руки вздымаю я к ним, и вижу, как ты

их столпами высоток своих подпираешь –

город, ты храм для заблудших,

пристанищем служащий им –

я среди них

на улицах вечных скитаний,

что вровень талмудам любым,

и то – за края берегов

выходят они иногда,

как-будто бы снова всемирный потоп,

о, где же тогда мой ковчег?

но мне не дано утонуть в твоей благодати,

и, как моисею, ты воды раздвинешь –

и толщи их будут как стены твоих

10

небоскрёбов, но мне без тебя

земля не нужна, где млеко и мёд.

ОТВЕТ

I

лежа на кровати, она

читала мне свои сны,

которые записала

когда-то давно,

когда ещё верила в них,

иначе – не стала бы их

записывать:

всё в этом мире – от веры.

я рядом лежал и думал:

«какого же чёрта?»

II

она приехала ко мне

посреди ночи и попросилась

переночевать, -

хотя мы давно разошлись

и уже почти не общались -

и позже спала на диване

в гостиной,

даже не скинув пальто,

я же лежал у себя и думал:

«какого же чёрта?»

III

позже, сквозь многие годы

встреч с единицами

из множеств нулей, я снова

лежал, не помню, где точно,

не помню, лежал ли вообще,

и понял: любовь – это время, когда

сам ты становишься чёртом,

какого весь этот случается мир,

и даже сам бог

тебе не отец, и не брат,

и ты уже больше не мыслишь вопрос

«какого же чёрта?»,

являясь отныне ответом.

ФОТОФИЛЬТРЫ

да конечно ты крута великолепна

умеешь кормить волков с руки

поскольку с каких-то пор сама волчица

расхаживаешь в красном платье

11

или в свитере на несколько размеров больше

или вовсе голая к чёрту на мороз

и крайне сомнительной красотой

выделяются лопатки на худой спине

тощая фигура в шрамах синяках порезах

и какая-то в этом всём надрывная

вывернутая отрешённая поэтичность

и бродишь бледным размытым пятном