Собрание сочленений. Сборник

Решетов Семён

и вот

видим звёзды

или это всего лишь

окна высотных домов

огни фонарей

циклопы-маяки

габариты

космических кораблей

искры

мгновенно

сверкнувшие

и погасшие

оттого

что мы

стремительно сошлись

как лезвия мечей

тогда и сейчас

и снова сойдёмся

я буду ждать тебя здесь

до завтра

ПЕСКИ

I

сегодня

пески красноречивы:

полны змеиных хвостов,

как рты – языков;

зашнурую ботинки потуже.

II

молочный кувшин пуст:

засохшие остатки молока, -

прах коровы, как в урне;

смерть оставляет следы при жизни.

15

III

не поётся сытой глоткой, -

забита под завязку;

то не язык изо рта, -

кусок колбасы не прожёванный.

IV

не пишут руки,

не думает мозг, -

мысли и еду переваривает

на пару с желудком.

V

вернулся домой

той же дорогой;

чувство, что заплутал.

VI

еду на машине

мимо едущих в автобусе;

едем в одном направлении.

VII

набиваю себя

едой и информацией;

тряпичная кукла.

VIII

постельное белье

хрустит, как снег;

сон с перерывом на вечность.

ПРИЛЬНЁТ

лето прильнёт к коленям твоим

верным и преданным псом,

пыльною шерстью объятья,

солнечных бликов лобзанья,

станешь бессмертна ты с ним

в моей памяти юности!

я ничтожен, наивен и глуп –

люби же меня, убей, уничтожь!

но я не позволю моему мозгу

ассоциировать тебя с тем,

что мне дорого, иначе –

сомкнутся зубьями капкана края

неровные швов черепа –

и пойду за тобой прочь от себя –

и окажусь не у дел,

как не у корыта с едой, -

а что мне до них –

и умру от голода,

как от скуки усну!

16

этот дом, как кардиограф,

я спускаюсь по остро-угловатым

изгибам и изломам ступеней-кардиограмм

его лестниц непосредственно

от высшей к низшей точке –

началу прямой линии, говорящей

о том, что этот мир уже не наш,

и он мёртв! мы суетно ползаем

по нему в своей оправданной

ленивой инерционной привычности,

как жирные черви по трупу,

как крысы по свалке во мрака

помоев и отходов прошлой

светлой

жизни в поисках новой!

я один из этих крыс,

и не скрываю этого!

мне так нравятся эти

переполненные

разрушенные пустоты!

я убегаю к мерзости втайне –

ибо я её ни разу не видел –

от пряных, ароматных, сочных

и сладких материнских утроб,

что как соты в ульях, жужжат,

вибрируя от дыхания миллиардов

эмбрионов, уже готовых

вырваться кровавыми всплесками

из будок животов

на свободу, равную длине

поводка пуповины!

стерильность развращает,

и нет ничего

естественней извращённости,

всегда происходящей

от любопытства

чистого и невинного,

как новорождённое дитя,

зачатое в грязи бытия!

ЭДЕМ

так вот, июль.

у меня за душой ни гроша,

но зато я молод и свеж –

это главное и достаточное моё богатство

на данный момент.

она вся передо мной, как на ладони,

точнее – в моей ладони, в обеих моих ладонях.

17

на её белых худых ножках, -

белых от невозможного жара

раннего осознания собственной сексуальности,

а отсюда – похоти, пошлости, распутности, -

так вот на этих её ножках – чёрные тонкие

вязанные чулочки, на пару сантиметров

не дотянутые до коленок.

на ней самой – лёгкое едва ли не прозрачное

платье цветочного цвета, а под ним – она сама,

без единого намека на нижнее белье,

как есть с самого дня рождения.

чистый Эдем, а врата в него –

между её ног, как между створок.

ох, эта её невинная, лёгкая, тёплая

и в то же время – знойная, резкая, дьявольская красота.

она со мной и я с ней, но это ничего не значит.

мы ничьи, мы никто, в первую очередь – друг для друга.

пусть мы не полюбим – кто-то полюбит за нас:

другой полюбит за меня, другая полюбит за неё.

на любовь, кстати, вообще нет времени, поэтому не беда.

точнее, времени нет вообще, как и любви,

потому что тогда незачем любить,

ибо любят всегда вопреки,

а как любить вопреки того, чего нет,

то есть вопреки времени?

ШУМ

кричат дети вопят

чайники кипят

кастрюли гремят

бурлят нервы котлы

рычат львы машины

ржут лошади ревут

брошенные жены

скрипят снега хрустят

кости костры шипит

змея газировка шкварчит