Собрание стихотворений и поэм
Шрифт:
Два истых горца, мы не знали страха, Местами поменяться мы могли б. Ты первым на меня надел папаху, Уж лучше бы я первым и погиб».
«Ах, Магомед, не знаю, что ответить. Кто знает меру горечи моей? Как дальше буду жить на этом свете, Утратив двух любимых сыновей?
Один ушел в пучину Черноморья, Другой дождаться не сумел отца… Лишь тот, кто испытал двойное горе, Меня понять сумеет до конца».
«Отец, – в ответ я слышу, – нам труднее На дне морском и в глубине земли. Ведь гибелью безвременной
Мы принесли вам новые морщины, Отец родной и дорогая мать. Я бедную жену свою покинул, Как без меня ей дочку воспитать?
Но ты учил нас побеждать страданье, Не замыкаться в горести своей. Взгляни – на бесконечном поле брани Убиты миллионы сыновей.
Ты знаешь, от какой погиб я раны. Тебе мой друг поведал обо мне. А сколько есть героев безымянных, Чей след исчез в прожорливом огне?
Я, может быть, в стихах твоих воскресну, В строке Расула оживу на миг. А сколько их, достойных, но безвестных, Что не войдут в проникновенный стих?
Ты не казнись, не думай непрестанно О нас, ушедших, – мы живем в тебе, В твоих делах во славу Дагестана, В твоей неиссякающей судьбе».
…Опять вокзалы, деревеньки, люди, А впереди и Каспий, и Цада. Крутые горы, как седые судьи, Нас встретят, что мы скажем им тогда?
Сначала выйдет мать. Куда нам деться? Невестка спросит: «Где же мой супруг?» Ее дочурка спросит: «Где отец мой?» Папахи снимем. И замкнется круг.
Познала мать немало испытаний, Жене пришлось в горнило их войти. Всего труднее ранить возраст ранний, Сказать всю правду маленькой Пати.
Быть может, на далеком перегоне Из Балашова в наш аварский тыл Отец в почтовом обжитом вагоне Стихи для бедной внучки сочинил?
Те строки, продиктованные горем, Цадинцы могут вслух произнести. Теперь на память знает каждый горец Стихотворенье «Маленькой Пати».
Теперь оно и в русском переводе Звучит, войдя в наследие отца, Напоминая о суровом годе, О мужестве Гамзата Цадаса.
6
Среди раздора и печали Земных красот не знали мы, Весенних дней не отличали От будней тыловой зимы.
Но вот за всю войну впервые Открылся мир листвы и трав. Солдаты шли домой, живые, Победу в мае одержав.
Весна обильно увенчала Вернувшихся под отчий кров. В те дни, казалось, не хватало Вершинных луговых цветов.
Война из каждого аула Призвала многих сыновей. Она, увы, не всех вернула. Но стало на земле светлей.
Боец вернулся с поля брани, Людей надеждой озарив, Пускай контужен или ранен, Но все-таки он жив, он жив!
И это счастье стало общим, Оно и к нам стучится в дверь. Мы радуемся, мы не ропщем, Наследники своих потерь.
Оборотясь к теплу и свету, Стремясь управиться с бедой, Воспел стихами славу эту Гамзат,
Гремели щедрые салюты, Везде видны, везде слышны. Но выпадали и минуты Святой и горькой тишины.
Когда смолкает ликованье, Задремывая до утра, Тогда бессонной старой ране Открыться самая пора.
Отец мой, бодрствуя ночами, Накинув бурку в тишине, Молчал… Но суть его молчанья Опять была понятна мне.
Он видел тех, кому Победа Сплела прижизненный венок. Любой похож на Магомеда, Вот так и он прийти бы мог…
А вдруг… Хотя у Балашова Почил израненный боец, Но лучик ожиданья снова Зажегся для живых сердец.
А вдруг… Хотя в морской пучине Уснул крылатый Ахильчи, Но как не помечтать о сыне? О безнадежность, помолчи!
Случается, что похоронка Лежит в родительском дому, Но ветеран приходит с фронта, Воскресший вопреки всему.
Кто в плен попал, кто к партизанам Ушел из вражеских тенет. Пропавший без вести нежданно Благие вести подает.
Пусть хоть один, пускай хоть на день (Поэты верят в чудеса!) Придет домой во всем параде И сын Гамзата Цадаса.
Но нет, увы, таких вагонов, Что привезут его сюда. Он там, где двадцать миллионов, От нас ушедших навсегда.
7
Давно уж стал я круглым сиротою, И голова моя белым-бела. В душе теснится все пережитое, Дорога круто под уклон пошла.
Я был когда-то молодым да ранним, Но повзрослели дочери мои. Уже я предаюсь воспоминаньям В кругу друзей, в кругу своей семьи,
Но, чтоб ни делал я, куда б надолго Ни уезжал, свершая путь земной, В тревожных снах все чаще вижу Волгу, Саратовские степи предо мной.
В купе, в каюте, в реактивном рейсе Мне чудится, что в давнем том году Вагон почтовый движется по рельсам И в Балашове скоро я сойду.
А там деревня, знойное прибрежье, Последнее пристанище бойца… И я стою перед могилой свежей, Поддерживая скорбного отца.
…Видения безжалостные эти Тиранили его и в поздний час. Чем меньше остается жить на свете, Тем чаще память обступает нас.
Высказывая все, что наболело, Дряхлея, он произносил в тоске: – Ветров и гроз немало пролетело, Неужто стерлась надпись на доске?
И мама пересохшими губами Мне повторяла на пределе сил: – Я вижу, как лежит цадинский камень На месте том, где Магомед почил.
Земли аварской горсточку сперва ты Смешай, Расул, с могильной почвой той, Потом живое деревце Гамзата Полей цадинской ключевой водой.
Звучали те слова, как завещанье, Куда б ни ездил, ни летал, ни шел, Весной давал себе я обещанье, Что к августу поеду в Балашов.
Недели пролетели вереницей… Увы, теперь я в будущем году Приду могиле брата поклониться И к ней, уже заросшей, припаду.