Собрание стихотворений и поэм
Шрифт:
Установленье отчего обряда Не стал я даже в малом нарушать. Близ Балашова, близ родного брата Три дня, три ночи я провел опять.
Незримые, в торжественном молчанье, Несли со мной почетный караул Собратья, земляки, односельчане, Весь Дагестан и милый мой аул.
Сюда призвал я все свои дороги, Все горы, все поля, все воды рек, Все замыслы, искания, итоги, Весь мир тревожный, весь двадцатый век.
Тут все сошлось – времен и странствий дали, Все океаны, все материки. И мы на этот раз не опоздали, Годам и расстояньям
10
Где б ни был я, когда гляжу на встречных, Они похожи чем-то на меня. Картины их воспоминаний вечных, Как жаркий отблеск Вечного огня.
Я обнимаю всю родню большую И снова слышу, трепетом объят: «Остановись, прохожий, здесь лежу я, Защитник правды, твой безвестный брат».
Я подхожу к солдатским погребеньям. Мне камни постаментов говорят: «Остановись хотя бы на мгновенье, Здесь опочил твой незнакомый брат».
Везде, где есть печальные холмы, На мой вопрос мне отвечают свято. – Куда идете? – На могилу брата. – Откуда? – Брата навестили мы.
…Но есть среди живых, сказать по чести, И те, кто не достоин быть живым, – Убийцы, скрывшиеся от возмездья, Жестокие – опять неймется им.
Они бесстыдно жаждут оправданья, Наглеют, мир сегодняшний кляня, Вынашивая подлое желанье – Лишить народы Вечного огня.
Но это очищающее пламя Не погасить им силой никакой. Ни снежными ветрами, ни дождями, Ни бомбами, ни злобою людской.
Ведь если факел памяти погаснет, Померкнет жизнь без этого огня. Окажется, что жертвы все напрасны, И ни тебя не будет, ни меня.
Все обернется гибелью, разором, Цветенье мира превратится в хлам. Лавина смерти по земным просторам Прокатится, по рекам и полям.
Так говорит моя живая совесть, Так утверждает мертвая зола, Так говорю я, завершая повесть, Что в сорок третьем начата была.
11
…Из ближних странствий, из далеких странствий Вернувшись в милый сердцу Дагестан, С незыблемым сыновним постоянством Спешу к священным для меня местам.
Сперва являюсь к матери с поклоном, С рассказом – для меня она жива, – И в шуме ветра, в шелесте зеленом Я различаю тихие слова:
«Спасибо, сын. Тебе отвечу кратко. Одна из наших дедовских примет Гласит, коль нет на кладбище порядка, Порядка и в самом ауле нет».
Я слышу наставления Гамзата, Им вторит эхо снеговых высот: «Пускай тропа к надгробию Солдата Нигде и никогда не зарастет.
Расул, запомни, если будут люди Беречь могилы павших сыновей, Кровопролитья никогда не будет И мир пребудет на планете всей».
…Вовек не зарубцуется такое: Военный август, пыль седых дорог, И лазарет, лишивший нас покоя, И за деревней серый бугорок.
Граненый обелиск, цадинский камень, И памяти неутомимый зов, И над могилой негасимый пламень, И скорбный перезвон колоколов.
Смешав степную почву
В горах мое сердце
В горах мое сердце. А сам я – внизу… Роберт Бернс
1
Отшумевшее лето покинуло город… Глупый слух обо мне распустили опять. Он ползет по шоссе, поднимается в горы, Начинает по саклям аварским гулять.
Ходит сплетня: мол, стал я заносчивым малым, И звучат мои песни от дома вдали, И забыл я аулы, прижатые к скалам, Цвет и запах родной каменистой земли.
Мол, горянок забыл, что по тропке над бездной Носят сено с лугов на промокшей спине. Дескать, шляпу надел я, как тазик железный, Модный галстук, как хвостик ишачий, на мне.
Редко вижу Гуниб и хунзахские травы, Стал чужим, неизвестно, приеду ли вновь… Говорят, что живу я для собственной славы, Что давно не кипит во мне горская кровь.
…Вот что с ходу мне выложил седоголовый Мой земляк. Он обедать со мною не стал. Не пригубил, упрямец, вина молодого, Отодвинув сверкающий чешский бокал.
Без вниманья оставил убранство квартиры, Осторожно присел на широкий диван, Равнодушно взглянул на мои сувениры, Что привез я, объехавший множество стран.
Самосад из кисета, ворча, доставал он, Отказавшись решительно от сигарет. Все с моею дочуркой Заремой играл он Да в раздумье глядел на отцовский портрет.
Спал он сидя, хоть гостю постель предлагали, Подстелил себе бурку, прикрылся полой. (Так охотник, бывало, дремал на привале, Ранив тура отточенной древней стрелой.)
…О стрела, поразившая радость поэта, Камень, брошенный в сердце с аварских вершин!.. Нет, не верь, мой народ, ядовитым наветам. Палец рук твоих, что бы я значил один?
Что мне личная слава? На что она, право? Не собой, а тобою горжусь, мой народ. Я лишь искра твоей полыхающей славы, Без тебя эта искра погаснет, замрет.
Я – былинка лугов твоих высокогорных. Без тебя мне увянуть в пыли суждено. Я – лишь капля потоков твоих непокорных. Без тебя я иссяк бы и высох давно.
Вот возьми мои руки – шершавые руки, В них по жилам струится твоя теплота. Вот глаза мои. В дни даже краткой разлуки В них живая тоска по тебе разлита.
Вот и сердце мое. Это сердце сыновье Обитает в горах, в отчем крае живет. Сердце полнится непреходящей любовью, Я навеки люблю тебя, горский народ!
2
Помню старый очаг в нашей маленькой сакле, Любовался я в детстве игрою огня. Эта жаркая память досель не иссякла, И она согревает повсюду меня.
Помню, под вечер в шубе овчинной на крыше Пел отец мне душевную песню свою. Нынче дочке моей все, что сызмальства слышал, Я, пусть голос мой хуже, с волненьем пою.