Собрание стихотворений и поэм
Шрифт:
И снова на поле народ, Уборка движется вперед! Лишь в положенье глупом Сидит один завклубом.
Он слушал, слушал, задремал И выспался на славу, Но бросить этот скучный зал Он не имеет права.
А в зале три часа подряд Идет томительный доклад…
Но вскоре выход он нашел Он встал, к трибуне подошел И, прозвенев ключами, Сказал: «Запрете сами!»
Последний звук слетает с губ, В окне – заката луч. И наконец затихший клуб Уже закрыт на ключ. Отправился докладчик в путь, И он не огорчен ничуть.
Обратно полем он идет, Он горд и очень рад. Он видит:
ПИСЬМО ОДНОГО ВОРА К ОДНОМУ ПОЭТУ
«Прочел я стихи твои, друг, про меня. Как лихо ты пишешь в них, вора браня! Читал с удовольствием и не солгу, Сказав, что твой слог упрекнуть не могу: Удачны слова, да и рифмы крепки, И я хохотал после пятой строки. А это вот место, – удар так удар! – Где вор превращает квартиру в амбар… Но есть у меня лишь одно возраженье: Задолго до нашего, братец, рожденья Другой эти строчки придумал мудрец, В тот год, когда мула украл мой отец. Коль хочешь проверить ты память мою, Под звуки пандура те строфы спою. Ты в них переделал иные места, Девятая строчка как будто не та, Пропущено пятое слово в восьмой… Такое же, друг мой, бывает со мной. И я, чтоб хозяин дознаться не смог, Ломаю корове украденной рог Иль ставлю другое клеймо ей на грудь – Придумаю хитрость какую-нибудь. Выходит, коллеги мы. Что ж до сих пор С тобой не беседовал прокурор? Вдвоем у народа добро мы крадем: Я– ночью, а ты – беззастенчиво днем. Воруешь шутя ты, я в поте тружусь, И, значит, тебе я в друзья не гожусь. Хоть хватке твоей и завидую я, Но строже твоей, видно, совесть моя…»
… … … … … … … … … … … .
Я слышал, что вора спиною вперед Сажал на осла в Дагестане народ, Чтоб целый базар осмеять его мог, Чтоб стыд ему щеки бесстыжие жег. Поэта, крадущего голос чужой, Я сам бы, как вора, пред гневной толпой Возил по земле, посадив на осла, Чтоб вкус он забыл своего ремесла!
ТАИНСТВЕННОСТЬ
Смеемся или хмурим брови, Для нас в любые времена В раздумии, в поступке, в слове Таинственность заключена.
Не все понятно для меня, И рад я мыслить не предвзято О таинстве рожденья дня, О таинстве его заката.
От века женщина полна Таинственности, и не скрою, Что в силу этого она Обожествляется порою.
Таинственность в ее глазах И в стати, что подобна скрипке, Таинственность в ее слезах, Таинственность в ее улыбке.
Огонь – таинственность: в огне Свои черты мы наблюдаем. И сон – таинственность: во сне Мы, словно ангелы, летаем.
Всегда таинственна луна, А в дымном сумраке духана Таится в капельке вина Таинственность на дне стакана.
Таинственна несхожесть лиц, И души многих поколении Пленяет таинство страниц, Которые оставил гений.
Во всем таинственность, во всем – Она в любви и милосердье, И мы таинственность несем В рожденье, бытии и смерти.
Нам страсть познания сладка. Ее подвластны интересу, Приподнимаем лишь слегка Таинственности мы завесу.
Но в мире следствий и причин, Спускаясь в тайные глубины, Не смог добраться ни один До истины, до сердцевины.
Столетья таинства полны, И не исчезнет жизнь, покуда Есть ощущенье новизны,
ПРОЩАНИЕ С АУЛОМ ЧЕРКЕЙ
Прощай, мой Черкей ненаглядный, Сородич седой высоты! Увитый лозой виноградной, Собою пожертвовал ты.
Стою на высокой плотине. И передо мной в глубине Лежишь, знаменитый поныне, Ты, как Атлантида, на дне.
Запомнивший страсти мирские, Расстался ты с древней молвой. И волны сомкнулись морские Над буйной твоей головой.
Уже мне под синью небес ты С кувшином на правом плече Не вышлешь навстречу невесты, Подобной горящей свече.
И впредь на гранитном майдане В ближайшем соседстве веков Твоих не увижу, как ране, Беседующих стариков.
Мне дым твой очажный был сладок. И многое значить могло, Что борозды каменных складок Твое отличали чело.
Гулял я на свадьбах немало, Мужей твоих славя и жен. И жаль, не смогу, как бывало, К умершим прийти на поклон.
Прощай, погребенный Сулаком, Черкей мой, чья совесть чиста. Окрест молодая над мраком Заря вознеслась неспроста.
Воды одержимо движенье, Летит, как табун кобылиц. Скользит над тобой отраженье Несуетных царственных птиц.
И венчан ты клёкотом воли, Что верен в горах небесам. И я твоей жертвенной доле Все чаще завидую сам.
АФРОДИТА
С древней амфорой схож, что разбита, Остров Кипр, где воочию я Вижу горе твое, Афродита, Дорогая Киприда моя.
В окруженье морского простора Ты с оливковой веткой в руке Держишь путь вдоль границы раздора, Белоликая, в черном платке.
И горька твоя участь богини, Если, пальцами грея курки, Не тебе поклоняются ныне Ослепленные злобой стрелки.
И, возвысясь над волею рока, Ты с укором глядишь неспроста На поборников ярых пророка, На поборников старых Христа.
Где засадой тропа перекрыта, Страстно их к примиренью моля, Поклоняюсь тебе, Афродита, Дорогая Киприда моя!
Протяни, снизойдя ко мне, руку. Мы уедем с тобой на Кавказ. Там забудешь сердечную муку, От которой льешь слезы сейчас.
Как на мраморной гулкой ступени, На ристалище белого дня Преклонить пред тобою колени Каждый всадник заставит коня.
И огонь, чьи нетленны трофеи, Там в словах и сердцах не потух. Молодые в аулах орфеи Усладят твой изысканный слух.
И седой, нестареющий Каспий Станет ноги твои целовать… Ты вздыхаешь: – Охваченный распрей Остров Кипр мне нельзя покидать.
И проходишь, как встарь знаменита, Сокровенных надежд не тая… Поклоняюсь тебе, Афродита, Дорогая Киприда моя!
Я ВАМ ЖЕЛАЮ ДОБРЫХ НОВОСТЕЙ…
Три четверти отмерил век двадцатый, К финальному приблизясь рубежу. Я вестник ваш, я радиоглашатай И снова к микрофону выхожу.
Мои слова доходчивы и четки. Они летят через земной предел. Событий я перебираю четки, Но разве ныне легок мой удел!
Прошу у вас, благих вестей достойных, Прощение за то, что вновь и вновь Я каждый день вам говорю о войнах, О том, что под луною льется кровь.
И снится мне порой не потому ли: До вас донесся мой свободный глас. И в этот час нигде не свищут пули, И правит миром разум в первый раз.