Я в японский быт врастаю.Интересный крест несу.В иероглифахплутаю,как в загадочном лесу.Иероглифы приветствий,поворотов головы.Иероглифы созвездий.И безмолвья.И молвы.И луна — как иероглиф.И вдали от городовиероглифы вороньихперепутанных следов…Тучи с неба опустились.Дождь со снегом пополам.Иероглифы гостиниц.Иероглифы реклам…Я гляжу, вконец продрогнув, —рано вынырнув из сна,на квадратный иероглифзапотевшего окна.Одеяла не помогут —натяни хоть до бровей.За окном покорно мокнутиероглифы ветвей…И, наверное, для дракиждет у старого мостаиероглиф злой собакииероглифа —кота.
«Не доставая до поручня…»
В.
Овчинникову
Не доставая до поручня,протопотала японочка.Эхом, намеком, смирением.Вздохом.Иным измерением.Самым началом движения.Фразоюбез продолжения.Будто из отзвуков собрана.Не рождена —нарисована.Даже — едва обозначена.Легкою кисточкой.Начерно.Скрылась, пропала, растаяла…Тень ощущеньяоставила.
Хиросима
Город прославился так:вышел военный чудак,старецс лицом молодым.«Парни, —сказал он, —летим!Мальчики, время пришло.Дьявольски нам повезло!..»В семь сорок девять утравсе было так, как вчера.«Точка… —вздохнул офицер, —чистенько вышли на цель…»В восемь двенадцать утрасказано было: «Пора!..»В восемь пятнадцать,над миром взлетев,взвыл торжествующедымный клубок!Солнце зажмурилось,похолодев.Вздрогнули оба:и «боинг»,и бог!..Штурман воскликнул:«Ой, как красиво!..»В эту секундув расплавленной мглерухнуливсе представленья о зле.Люди узнали, что на Землеесть Хиросима.И нет Хиросимы.
«Зима по-сингапурьи…»
Зима по-сингапурьи.Уже четыре днядождинки, словно пули,летят.И все — в меня.Дожди висят над миром,струятся с потолка.И даже пахнет мыломхозяйственным.Слегка.Еще бы малость парада банщик побойчей!Сойдет за веник пальма(туды ее в качель!..).Когда земля потеет,когда вокруг вода,не все бумага терпит.Не все.И не всегда…Пойду я к морю с горя:«Прохлада, выручай!..»Но жаль:похоже море —по теплоте —на чай.И я на пирсе мокромрассерженный стою:неужто мнелимономболтаться в том чаю?!Но и на суше — ливень,занудливый весьма.Горячий и сонливый,как местная зима.Теплей, чем наше лето.Сухумское.Само…Прости меня за этонамокшееписьмо.
«В откровении церемонном…»
В откровении церемонномсолнце выплыло желтым лимоном…И его дымящийсятерпкий сокна песке бурлил,на асфальте сох,пеленой пахучей тек по стволу,из шершавой коры выжимал смолу,на скамейке забытую книгу прочел,золотыми пулями сделал пчел,прожурчал по пляжу,чаек дразня.Был приправою дня!Был основою дня!..А потом над рощею, над холмомнеподвижножараповисла…Люди жмурились, глядя на вечный лимон.Людям было светло.И кисло.
Разговор о снеге с семилетним Ка Саном – сыном сингапурского поэта Го Бо Сена
Ка Сана море утомило.Но он — серьезный человек.И —проникая в тайны мира,он просит:– Расскажи про снег!Я рисовал, да не выходит.Никак его я не пойму…Он — как мороженое?– Вроде…– Не может быть!– Ну почему?Представь, поверь такому чуду:зимой у нас,в моей Москве,лежит мороженое всюду —на улицахи на траве,и на деревьях,и на крышах.В любых дворах.У всех дверей.Для всех девчонок и мальчишек.А в зоопарке — для зверей.У нас оно зовется «снегом».Еговсе государство ждет…Идет мороженое с неба.Просторно,сказочно идет.Оно похрустывает слабо,к прохожим просится в друзья…– А это сладко?– Очень сладко!Так сладко, что сказать нельзя…Мой собеседник затихает.Глядит
неведомо куда…– А вы счастливые… —вздыхает.Я соглашаюсь:– Иногда.
Акулы острова Горе
Здесь хорошо.Здесь даже в январевода — приятная до удивленья…А остров называется Горе.Горе.(Прошу не путать ударенья.)Когда-то, —если книга не лгала, —у жителей Горе(Горе.Не горе)из всех профессий главною былаодна профессия:работорговля.На финише растерянной земли —в цепях и плачах, голоде и вони —живой товаргрузили в корабли.А ослабевших сталкивали в волны…И начинался звездный час акул!Обеденный.Невозмутимый.Адский.Их пиршество. Их время. Их разгул —воистину —бездонно-океанский!Был праведен охотничий азарт,когда ему эпоха потакала!..Все это было двести лет назад.У острова Горе.Вблизи Дакара…Давно работорговли в мире нет.У океана —вид уютной шкуры…Но вдумайтесь:и через двести лет, —тревожа память целых двести лет,не умирая эти двести лет,сюда —из всех морей! —плывутакулы!Как будто в самом деле — поклялись!Штурмуют островок стада акульи.Глаза акул сквозь голубую слизьмерцают,словно в темноте — окурки.И никакой ученый не постиг,зачем акулам вечная поверка…Вы скажете:«Наверное, инстинкт…»А вдруг — надеются на человека?А если,приходя сюда опять,они упрямо и угрюмо верят,что времяможет повернуться вспятьи снова человечинкой повеет!..Акулы приплывают на заре.Скользя вблизи.Маячат в отдаленье…А остров называется Горе.Горе.(Не надо путать ударенья.)
Трещинка
Речка Тахо, речка Тахо под Толедо…Над зеленою водойбормочет птаха.Желтоватая долина — как тарелка.Трещинкой на дне долины —речка Тахо.А Толедо – как нахмуренное чудо.Как далекий отзвук рыцарского гимна.Тусклым золотомблестит его кольчуга…Я не слушаю начитанного гида.Голос гида для меня звучит нелепо.Почему-то мне глядеть на город больно.Слишком долго я шагал к тебе, Толедо!Исполняются желаньяслишком поздно…Память снова подымается из праха.Вновь клянутся пацаны у школьной карты.Крепокдолгий сон бойцов интербригады…Ты —как трещинка на сердце —речка Тахо.
Гитара Гарсиа Лорки
А одна струна — тетива,зазвеневшая из темноты.Вместо стрел в колчане — слова,А когда захочу — цветы.А вторая струна — река.Я дотрагиваюсь до нее.Я дотрагиваюсь слегка.И смеется детство мое.Есть и третья струна — змея.Не отдергивайте руки:это просто придумал я —пусть боятся мои враги.А четвертая в небе живет.А четвертая схожа с зарей.Это – радуга, что плыветнад моею бедной землей.Вместе пятой струны —лоза.Поскорее друзей зови!Начинать без вина нельзяни мелодии, ни любви.А была и еще одна,очень трепетная струна.Но ее — такие дела —злая пуляоборвала.
Прилет
Словно вынырнул, вышел из чрева Земли.Или падал в пропасть.И не разбился.Настроение — словно тебя спасли.Состояние — будто впервые влюбился.Все чуть-чуть расплывчато.Чуть смещено.Самолет по бетону катится долго.А тебе невесомо.Тебе смешно.Ты твердишь оглушенно: «Вот мы и дома!..Вот и все…»Самолет замедляет бег.«Вот и все…»А сердце прожгло рубашку…Настоящий лес. Настоящий снег.И автобусикс дверцами нараспашку.А еще воробьи. А еще закат.И морозец.И не было расставаний…Стюардесса воркует на трех языках.Стюардесса просит, чтоб мы не вставали.Мы смеемся.Светло гудит голова.Даже лужи блестят водою живою…И зачем-то написано слово «Москва».Будто этоможет бытьне Москвою.