Собрание стихотворений

Величковский Анатолий Евгеньевич

Дует ветер в предвесенней роще И деревья голые стоят. Ледяные лужи воду морщат. Озаряет горизонт — закат. Холодно, уныло, безобразно. Только страсть моя, моя тоска Одевает в лучезарный праздник Рощу, холод, лужи, облака. И уже сиянием слепящим Ветка каждая обведена, И уже огнем животворящим Лужа каждая озарена. Новый Журнал, 1965, № 79.

Перед картиной

Попробуйте вот так стоять: Не изменяя вечной позы, В протянутой руке держать Зеленый стебель красной розы. Века прошли, века пройдут, А бросить розу невозможно. Но разве этот страшный труд Хотел изобразить художник? Он не хотел. Но мог

ли он Любовью, страстью, вдохновеньем Стереть с лица земли закон Нерукотворного творенья? Новый Журнал, 1965, № 79.

«На снегу, в морозный день…»

На снегу, в морозный день У каждого слова — тень. Лишь глухой эту тень поймет И увидит ее полет. Потому я люблю стихи — Написанные для глухих. «Мосты». 1965, № 11.

«Один — по-новому…»

Один — по-новому, Другой — по-старому, Стучат — оковами, Бегут — составами. Цепями — лязгают: Никак не вырваться. Цепями связаны Бегут — запыхались. И каждый выдох дым: Из всех из жил, из нор. До горизонта им, А горизонт — в простор. В про-сто-ор. «Мосты». 1965, № 11.

«В желтой бородке, лыс…»

Как ты да я. А гений и злодейство Две вещи несовместные.

А. С. Пушкин.

В желтой бородке, лыс, На страшное слово остер. Поколения поклялись Идти за ним на костер. В украшениях из цветов На череп лицом похож. Над горами черепов — Памятничек пригож. У каждого черепа, в честь Победы над злом добра, Печать на затылке есть: Кругленькая дыра. «Мосты». 1965, № 11.

«Уже нельзя отличить от несчастья…»

Уже нельзя отличить от несчастья — Счастье, от беды — удачу, Хороших дней — от бурного ненастья И от большого небоскреба — дачу. Всё путается. Главное — желанья, Когда они исполнятся — выходят Совсем некстати: в виде наказанья. И дней почти пустая цепь проходит. Так двигается жизнь моя к концу. И если взять ее движенье в целом: Она подобна, может быть, кольцу, В котором замкнутость, как бы, замена цели. Новый журнал. 1966. № 82.

Стихи

I

Заходил в аптеку Думал по дороге — Сделать картотеку, Подвести итоги. На сером покрове Незаметно пятен. Пятна — на корове, Человек опрятен.

II

Думают люди: Сделать и то и то, А будущее это то: Чего никогда не будет.

III

Такое же вечно небо, И земля, и морское дно. Был ли я или не был — Не всё ли равно? Мчится машина, На машине венок. Пожилой мужчина Приподнял котелок. Новый журнал. 1966. № 82.

«Вот, как из букв слагаются слова…» (вариант)

Вот, как из букв слагаются слова, Вот, как из слов слагаются законы: Идут часы, кружится голова, Слетаются к своим птенцам вороны. Встает за рощей красная луна. Плывет всё выше, выше и бледнеет, И уменьшается, слегка, она, А тени — ярче, сумерки — светлее. И в этой серебристой синеве Сильнее сердце начинает биться, То вверх, то вниз по пепельной листве Расплавленное серебро струится. В степи чуть слышен дальний звон подков, Поскрипывают мягкие рессоры. Убийцы едут из глубин веков По лунным снам и лунным косогорам. Они убьют, конечно, не меня, Убьют других, но я еще не знаю. И перед грудью лунного коня Широкие ворота раскрываю… Новый журнал. 1966. № 82.

Сказка («Далеко, у быстрой речки…»)

Далеко, у быстрой речки, Мы

найдем себе местечко. Там избу соорудим: Печь затопим, пустим дым. Заживем, к а к прежде — значит: Заведем себе собачек — Шайку шавок удалых, И лягавых, и борзых. Наш колодец, со скрипучим Журавлем в саду под кручей, Выроем под сенью ив Вместо всяких новых див. А водой его студеной, Светом солнца заискренной, Наполняемый стакан — Будет покрывать туман. Садик наш наполнят птицы: Иволги, дрозды, синицы. В майском сумраке ночей Засияет соловей. Будут нас встречать приветом На заре, зимой и летом, В легких седлах у крыльца Два прекрасных жеребца. В жилках — головы и плечи, Груди широки, как печи, А на круп — хоть спать ложись: Ногу в стремя и садись! По росой увитым травам, По полянам, по дубравам, Блещут капельки огнем, Воздух льется серебром. В ритме конского движенья Отдается ритм творенья, Тот, которым создан свет, На земле среди планет. Фантастический наш домик: Сочинений легкий томик — И на этот тихий гроб Взгромоздится небоскреб. Но еще никто не знает, Как и что? Но вот мигает Огонек, его стеклом Накрываем мы, потом: Лампа светит чайной розой За окном шуршат березы И кружится мотылек, Тень бросая в потолок. Крик совы вдали единствен, Потому он так таинствен. Эта тайна хороша: Ею полнится душа. Звезды в окна льются ливнем Завораживая дивно Всесияющим жезлом Мир, объятый сладким сном. Но еще живее счастье: Если налетит ненастье, Сотрясая утлый дом, В черном сумраке ночном. В паузах между громами Молния, сверкнув когтями, Рвет из мрака мокрый сад Струны ливня задрожат Все зеркальнее светлея Изумрудно голубея Скажешь: ангел с неба пал И незримо просиял: В том немеркнущем виденьи, Что живет в воображенье, С первого быть может дня, У тебя и у меня. Тут мы вскользь заметим тоже: Мир живой созданье Божье. Мир, который создал Бог, Дьявол сотворить не мог. Бога он возненавидел, И сказал: ну что ж, увидим: Если жизнь творить не мне, Будем все ж е наравне. Сотворю-ка я в отместку, Затмевая Бога блеском, Мир не хуже, чем живой: Мир технический — второй. Мой металл он тоже дышит, Лучше видит, лучше слышит, Думает и говорит, В небе ангелом парит. Долго ль людям до ошибки? И они, не хуже рыбки, Могут клюнуть червячка, Незаметивши крючка. Что ж, пожалуй это сказка, Да ведь в сказке есть завязка: Божий мир почти исчез В блеске дьявольских чудес. Только мы, его лелея, Будем наше слово сеять. Пусть напрасное оно: В камень павшее зерно. «Мосты». 1970, № 15. С. 113–115.

«Опять весна, опять начало марта…»

Опять весна, опять начало марта. Весенний ветер мягок и пахуч. Бывало там, еще на школьной парте: Как помню я! Косой горячий луч В одиннадцать часов утра касался Почти пустой чернильницы… потом Рукав моей тужурки нагревался Живым, как счастье, мартовским теплом. А во дворе — крик галок, радость, нега, Звон бубенцов в сияющем кругу. В горячем солнце — свежий запах снега И запах солнца — в тающем снегу.

«Заката высокий весенний пожар…»

Заката высокий весенний пожар На завитках облаков розовеет. И кровью моей наливаясь, комар, Слетая с руки, безнаказанно реет Прозрачным рубином в последних лучах И тонет в прохладных ветвях.

«Окно одевает туманом…»

Окно одевает туманом Дыханья живое тепло. Когда же дыханья не станет, Очистится сразу стекло. И сразу — уже не случайно, Не в смутном пророческом сне, Откроется страшная тайна Всего невидимого мне.