Собрание стихотворений

Иванов Георгий Владимирович

399

Не станет ни Европы, ни Америки, Ни Царскосельских парков, ни Москвы Припадок атомической истерики Все распылит в сияньи синевы. Потом над морем ласково протянется Прозрачный, всепрощающий дымок… И Тот, кто мог помочь и не помог, В предвечном одиночестве останется.

400

Все на свете пропадает даром, Что же Ты робеешь? Не робей! Размозжи его одним ударом, На осколки звездные разбей! Отрави

его горчичным газом Или бомбами испепели — Что угодно — только кончи разом С мукою и музыкой земли!

401

Листья падали, падали, падали, И никто им не мог помешать. От гниющих цветов, как от падали, Тяжело становилось дышать. И неслось светозарное пение Над плескавшей в тумане рекой, Обещая в блаженном успении Отвратительный вечный покой.

402

Ну, мало ли что бывает?.. Мало ли что бывало — Вот облако проплывает, Проплывает, как проплывало, Деревья, автомобили, Лягушки в пруду поют. …Сегодня меня убили. Завтра тебя убьют.

403

Все представляю в блаженном тумане я: Статуи, арки, сады, цветники. Темные волны прекрасной реки… Раз начинаются воспоминания, Значит… А может быть, все пустяки. …Вот вылезаю, как зверь из берлоги я, В холод Парижа, сутулый, больной… "Бедные люди" — пример тавтологии, Кем это сказано? Может быть, мной.

404

Не обманывают только сны. Сон всегда освобожденье: мы Тайно, безнадежно влюблены В рай за стенами своей тюрьмы. Мильонеру — снится нищета. Оборванцу — золото рекой. Мне — моя последняя мечта, Неосуществимая — покой.

405

На юге Франции прекрасны Альпийский холод, нежный зной. Шипит суглинок желто-красный Под аметистовой волной. И дети, крабов собирая, Смеясь медузам и волнам, Подходят к самой двери рая, Который только снится нам. Сверкает звездами браслета Прохлады лунная рука, И фиолетовое лето Нам обеспечено — пока В лучах расцвета-увяданья, В узоре пены и плюща Сияет вечное страданье, Крылами чаек трепеща.

406

Г. Г. Терентьевой

А еще недавно было все что надо — Липы и дорожки векового сада, Там грустил Тургенев… Было все, что надо, Белые колонны, кабинет и зала — Там грустил Тургенев… И ему казалась Жизнь стихотвореньем, музыкой, пастелью, Где, не грея, светит мировая слава, Где еще не скоро сменится метелью Золотая осень крепостного права.

407

— Когда-нибудь,

когда устанешь ты, Устанешь до последнего предела… — Но я и так устал до тошноты, До отвращения… — Тогда другое дело. Тогда — спокойно, не спеша проверь Все мысли, все дела, все ощущенья, И, если перевесит отвращенье — Завидую тебе: перед тобою дверь Распахнута в восторг развоплощенья.

408

Мы не молоды. Но и не стары. Мы не мертвые. И не живые. Вот мы слушаем рокот гитары И романса "слова роковые". О беспамятном счастье цыганском, Об угарной любви и разлуке, И — как вызов — стаканы с шампанским Подымают дрожащие руки. За бессмыслицу! За неудачи! За потерю всего дорогого! И за то, что могло быть иначе, И за то — что не надо другого!

409

Как все бесцветно, все безвкусно, Мертво внутри, смешно извне, Как мне невыразимо грустно, Как тошнотворно скучно мне… Зевая сам от этой темы, Ее меняю на ходу. — Смотри, как пышны хризантемы В сожженном осенью саду — Как будто лермонтовский Демон Грустит в оранжевом аду, Как будто вспоминает Врубель Обрывки творческого сна И царственно идет на убыль Лиловой музыки волна…

410-414

И разве мог бы я, о посуди сама, В твои глаза взглянуть и не сойти с ума. «Сады». 1921 г.

1

И. О.

Ты не расслышала, а я не повторил. Был Петербург, апрель, закатный час, Сиянье, волны, каменные львы… И ветерок с Невы Договорил за нас. Ты улыбалась. Ты не поняла, Что будет с нами, что нас ждет. Черемуха в твоих руках цвела… Вот наша жизнь прошла, А это не пройдет.

2

И. О.

Распыленный мильоном мельчайших частиц В ледяном, безвоздушном, бездушном эфире, Где ни солнца, ни звезд, ни деревьев, ни птиц, Я вернусь — отраженьем — в потерянном мире. И опять, в романтическом Летнем Саду, В голубой белизне петербургского мая, По пустынным аллеям неслышно пройду, Драгоценные плечи твои обнимая.

3

И. О.

Вся сиянье, вся непостоянство, Как осколок погибшей звезды — Ты заброшена в наше пространство, Где тебе даже звезды чужды. И летишь — в никуда, ниоткуда — Обреченная вечно грустить, Отрицать невозможное чудо И бояться его пропустить.