Собрание стихотворений

Иванов Георгий Владимирович

313

Летний вечер прозрачный и грузный. Встала радуга коркой арбузной. Вьется птица — крылатый булыжник… Так на небо глядел передвижник, Оптимист и искусства подвижник. Он был прав. Мы с тобою не правы. Берегись декадентской отравы: "Райских звезд", искаженного света, Упоенья сомнительной славы, Неизбежной расплаты за это.

314

Шаг направо. Два налево. И опять стена. Смотрит сквозь окошко хлева Белая

луна. Шаг налево. Два направо. На соломе — кровь… Где они, надменность, слава, Молодость, любовь?.. Все слила пустого хлева Грязная стена. Улыбнитесь, королева, Вечность — вот она! Впереди палач и плаха, Вечность вся, в упор! Улыбнитесь. И с размаха — Упадет топор.

315

Теперь тебя не уничтожат, Как тот безумный вождь мечтал. Судьба поможет, Бог поможет, Но — русский человек устал… Устал страдать, устал гордиться, Валя куда-то напролом. Пора забвеньем насладиться. А, может быть — пора на слом… …И ничему не возродиться Ни под серпом, ни под орлом!

316

Стоило ли этого счастье безрассудное? Все-таки возможное? О, конечно, да. Птицей улетевшее в небо изумрудное, Где переливается вечерняя звезда. Будьте легкомысленней! Будьте легковернее! Если вам не спится — выдумывайте сны. Будьте, если можете, как звезда вечерняя, Так же упоительны, так же холодны.

317

Ветер тише, дождик глуше, И на все один ответ: Корабли увидят сушу, Мертвые увидят свет. Ежедневной жизни муку Я и так едва терплю. За ритмическую скуку, Дождик, я тебя люблю. Барабанит, барабанит, Барабанит, — ну и пусть. А когда совсем устанет, И моя устанет грусть. В самом деле — что я трушу: Хуже страха вещи нет. Ну и потеряю душу, Ну и не увижу свет.

318

По дому бродит полуночник — То улыбнется, то вздохнет, То ослабевший позвоночник — Над письменным столом согнет. Черкнет и бросит. Выпьет чаю, Загрезит чем-то наяву. … Нельзя сказать, что я скучаю. Нельзя сказать, что я живу. Не обижаясь, не жалея, Не вспоминая, не грустя… Так труп в песке лежит, не тлея, И так рожденья ждет дитя.

319

С бесчеловечною судьбой Какой же спор? Какой же бой? Все это наважденье. …Но этот вечер голубой Еще мое владенье. И небо. Красно меж ветвей, А по краям жемчужно… Свистит в сирени соловей, Ползет по травке муравей — Кому-то это нужно. Пожалуй, нужно даже то, Что

я вдыхаю воздух, Что старое мое пальто Закатом слева залито, А справа тонет в звездах.

320

Если бы жить… Только бы жить… Хоть на литейном заводе служить. Хоть углекопом с тяжелой киркой, Хоть бурлаком над Великой Рекой. "Ухнем, дубинушка…" Все это сны. Руки твои ни на что не нужны. Этим плечам ничего не поднять. Нечего, значит, на Бога пенять. Трубочка есть. Водочка есть. Всем в кабаке одинакова честь!

321

В дыму, в огне, в сияньи, в кружевах, И веерах, и страусовых перьях!.. В сухих цветах, в бессмысленных словах, И в грешных снах, и в детских суеверьях — Так женщина смеется на балу, Так беззаконная звезда летит во мглу…

322

Восточные поэты пели Хвалу цветам и именам, Догадываясь еле-еле О том, что недоступно нам. Но эта смутная догадка Полу-мечта, полу-хвала. Вся разукрашенная сладко, Тем ядовитее была. Сияла ночь Омар-Хаяму, Свистел персидский соловей, И розы заплетали яму, Могильных полную червей. Быть может, высшая надменность: То развлекаться, то скучать. Сквозь пальцы видеть современность, О самом главном — промолчать.

323

Остановиться на мгновенье, Взглянуть на Сену и дома, Испытывая вдохновенье, Почти сводящее с ума. Оно никак не воплотится, Но через годы и века Такой же луч зазолотится Сквозь гаснущие облака, Сливая счастье и страданье В неясной прелести земной… И это будет оправданье Всего, погубленного мной.

324

У входа в бойни, сквозь стальной туман, Поскрипывая, полз подъемный кран, И ледяная чешуя канала Венецию слегка напоминала… А небо было в розах и в огне Таких, что сердце начинало биться… Как будто все обещанное мне Сейчас, немедленно, осуществится.

325

То, о чем искусство лжет, Ничего не открывая, То, что сердце бережет — Вечный свет, вода живая… Остальное пустяки. Вьются у зажженной свечки Комары и мотыльки, Суетятся человечки, Умники и дураки.

326

В конце концов судьба любая Могла бы быть моей судьбой. От безразличья погибая, Гляжу на вечер голубой: Домишки покосились вправо Под нежным натиском веков, А дальше тишина и слава Весны, заката, облаков.