Жанр "маленькой поэмы" не нов и не стар. Он забыт и нелегок. Вся "Форель разбивает лед" Кузмина написана в этом роде, как и многие вещи Хлебникова.
В сущности, это вообще не "поэма". Но как назвать иначе? Скорей подошел бы какой-нибудь музыкальный термин.
От собственно "поэмы" она отличается крайне прерывистым развитием фабулы. Сюжет обычной поэмы течет как река, маленькой — то скрывается под землей, то неожиданно низвергается с высот, то возвращается к истоку.
При этом, часто и сам сюжет состоит из борьбы метафизических идей, видений, чувствований, прчудливо смешанных с мелкими происшествиями жизни. Контрапункт противоречий всегда находит гармоническое разрешение.
В этом смысле, она — маленькая трагедия в миниатюре: в ней есть завязка, катарсис и апофеоз, монологи и хоры.
В книге представлены "маленькие поэмы", первая из которых сочинена в 1974 году, а последняя — в 1996. За этот срок их темы, смыслы, словесная ткань и ритмы, естественно менялись, параллельно превращениям эпителия, мозга, сердца и астрального тела автора.
Декабрь 1996
ХОМО МУСАГЕТ
(Зимние Музы)
Vester, Camenae, vester…
Horatius
Я ваш, Музы, я ваш…
Гораций
IВетер шумит за стеклами,Вид на задний двор.Ветер подъемлет кругами,Носит во мне сор.Всякий ворВ душу мне может пролезть,ПодкупитИ низкая лесть.Но поднимается жарИ разгорается хор,Легких сандалий лепет,Босой разговор.Не тяните меня, Музы в хоровод,Я устала, я сотлела.Не во что ногою топнуть —Под ногами топлый плот.Я уже вам не десятый,И уже не мой черед.Пахнет льдом, вином и мятой,Травы горные в росе.Вертишейкою распятой [1]Закружили в колесе.Музы кружатся, как бусыРазноцветные — пестрей!И одна из них как прорубь,А другая как Орфей.И одна из них как морфий,А другая
как Морфей.И одна как сон тягучий,А другая — сноп огней.Не тяните меня, Музы, в хоровод —Уже год у нас не певчий,А глухой водоворот.Легче ветра, темней светаИ шумней травы.Ах, оставьте человека,Позовите Бога вы.IIМузы,! Девушки! Зима уж навалилась.Снег под кожею — где флейта, где тимпан?С вёрткою позёмкой вы впервой явилисьС углями в ладонях… или заблудились?Сгинули как Пан?Моряки-эгейцы на недвижном мореУслыхали голос: Умер Пан! —Вздох слетел с вершины, солнце побелело,В мареве Олимп пропал.Только Музы живы, им Десятый нуженВ разноцветный их и пьяный хоровод.С первою порошей, по ледку босаяС черно-красным камнем Первая бредет.IIIВот выпал первый снег.Багровое виноВ сугробы возливая,Чтобы почтить озябших МузИ дикие стихиНа свечке сожигая,Я Смерти говорю:Пчелой в тебя вопьюсь.О как она бывает рада,Когда её встречаютНе с отупелостью потухшей,Не с детским ужасом,И не бредут к теням унылой тенью —А как любовника: и с трепетом в очах,И сладострастьем нетерпенья.Камены бедныеВ снегу переминались —Все боги умерли,Они одне остались.Они и в смерть прелетают —Как захотят летят они,Горя вкруг древа мировогоКак новогодние огни.IVСнега насыпьте в красныйСтакан с тяжелым вином,Может быть, я забудусьГорько-утешным сном.Может быть, мне приснитсяОрфеева голова —Как она долго по морюПророчила и плыла.Как её колотилоСолью, и тьмой, и волной!Как она небо корилаЧерным своим языкомИ ослепляла звездыБездонным пустым зрачком.Кажется мне — это лодка,Остроносая лодка была,И я в ней плыла матросом,Словесной икрой у весла.Пред нею летели боги —Дионис и Аполлон.Они летели обнявшись:Он в нас обоих влюблен.С тех пор, как я прикоснуласьК разодранному рту,Я падаю тяжким камнемВ соленую пустоту.С тех пор, как я посмотрелаГлазами в глаза Голове,Я стала выродком, нищим,Слепою, сестрой сове.Вмешайте в вино мне снегу,Насыпьте в череп льду,Счастье не в томной неге —В исступленно-строгом бреду.О снег, ты идешь все мимо,Белизною не осеня.Кружатся девять незримыхВ снегопадных столбах звеня.VМохнато-белых пчел,Под фонарем скользящих,Я отличу легкоОт хладных настоящих.У этих из-под белизныКосится темный глаз блестящийИ жальца острые ресницНацелены на предстоящих.Замерзшие колют ресницы,Ледяные глядят глаза,Тебя оплетает хмельнаяЛедяная, в слезах, лоза.Музы, ужели вы толькоПьющие душу зрачки?Девять звезд каменистыхКружась, ударяют в виски.VI(Пифия)Сидит, навзрыд икает…— Да вот я и смотрю.— Ударь её по спинке,Скорей, я говорю!— Ничто! Она икаетВсе громче и больней,Облей её водоюИ полегчает ей.— Смотри, глаза полезлиИ пена из ушей.— Да что же с ей такое?Иль умер кто у ней?VIIМузы (замерзли!) — белые мухи [2]Вас завлекли сюда?— Мир оттеснил нас, глухая водаВ Гиперборею.Долго скользили во тьме седойНад морем Белым,Видим — на льдине живой воробейОледенелыйМы и согрели его собой,Синими языкамиМолний живых, и на свет голубойДале рванулись.А он плывет там и поетНа девяти языках,С синим огнем в ледяной голове,Невидимым в очах.Когда он повис на гребне,На клочке ломаемой льдины,Лопнуло накрест в подвалах ЭребаСердце седой Прозерпины.VIIIВосхваление друг друга у Никольского собораАркады желтые, в проплешинах, Никольского рынкаГде делают с цветочками посудуЭмалированную — там в длинную флейту ветерДует ночами.Там гулькает голубь, постовой свистнет,Да подпоясанные небрежно, босые,Как перипатетики бродят девыГлухой ночью.— Молний сноп на поясе у тебя, Эрато,Без тебя не сложится ни гимн, ни песня,Подойдешь ближе, глянешь — кровь быстрееВ словах рванется.Ну а ты, Полигимния, не скромничай, дева,Взор певца устремляешь в небо,Без тебя он ползал бы по земле, извиваясь,Тварью дрожащей.— Без тебя, Мельпомена, без тебя, Клио…Так наперебой друг дружку хвалилиИ, танцуя, свивались в темнисто-светлыйВенец терновый.Ах, кому нам девяти, бедным,Передать свою поющую силу,Ах, кого напоить водой кастальской,Оплести хмелем?У Никольской видят колокольниПритулился, согнувшись, нищий,Он во сне к небесам тянет руку,Стоя спит, горький.Тут они на него набежали —Закружили, зашептали, завертели.Замычал он, мучимый сладкойПения болью.Ладонями захлопал в бока гулкоИ, восторгом переполненный тяжким,Взял и кинулся в неглубокийКанал Крюков.IXМузы перед ИконойВокруг Никольского собораВо вьюжном мчатся хороводе,Озябнув, будто виноваты,Цепочкой тянутся при входе.По очередности — пред ТроеручицейТворят — в сторону — поклон короткий.Меж рук Иконы неземнойСкользят отчетисто, как четки.— Все наши умерли давно. —Со свечками в руках мерцали,И сами по себе молебенЗаупокойный заказали.
1
Вертишейку, распятую в колесе, приносили в жертву Афродите
2
У Гете есть стихотворение "Мусагеты". Ими он считает мух: и те, и другие, мол, являются летом. Здесь тоже мухи — мусагеты, но зимние "белые мухи".
Ноябрь 1994
ГОРБАТЫЙ МИГ
IВ Сингапуре пестрых днейВ розовой кружася лодке,По волнам веселой водкиЯ ныряла средь теней,Счеловеченных неловко.Горою вспучился Залив.Миг, нечто значащий, горбат.И звезд вдруг удлинились гвоздья,Сосен мерзнущие гроздья —Тяжкий зимний виноград —Он чуть подсолен, чуть в укор.Чего ты вздыбился, Залив?Но он молчит, как будто горд,Что к небу бросил, не спросив,Зеленый непрозрачный горб.2 (Пробуждение)Заката острая иглаКровавая накалена,Прямо в сердце впиться хочет,В сердце, слабое со сна.Болят соски — натертыНебритою щекой.Ты мне чужой, как мертвый,Мертвец не так чужой.В зеркало косо взгляну —Глаза камикадзе,Только светлей,Да сигарета пыхтит веселейИ небрежней.Вдруг быстро и нежноМандолина возле ухаПробежала бойким пони,Только, только я проснуласьА корабль дня уж тонет.Засыпала на рассветеИ проснулась я под вечер,И неделями мне светятТолько лампы, спички, свечи.Пахнет блуд кавказской травкой,И козел бежит к козлице —Для кого-то они блюдо,Для кого-то они боги,Для кого-то облака.И змеи шипенье в страсти,Потные хладеют рукиНа краю как будто счастьяИ в краю смертельной скуки.3О несданные бутылки,Обниму вас, соберу вас,Ваши шеи и затылки.С вами я спущусь в подвал,Где лампа тонкоПищит и будто бы чадит,Где очередь стоитОбиженным ребенком.Бог тоже там, но Он пока молчит,Хоть слышит Он молитву из бочонка.Он запах перегара, водки, гнилиВдруг превратит в чистейшую из лилий,И всё, что стоило нам слез,И всё, что было нам как груз,И вся тоска уйдет в навоз,Чтоб дивный сад на нем возросДля Диониса и для Муз.4Я в заснеженном Египте,Я в развале пирамид —Будто кто глушил пространство,Бросил страшный динамит.Зачем комета к нам летит?Зачем ты вспучился, Залив?Ответ лежит под белым дном,Драконом невысоких гор,Как дева на ветру шарфомЗагородился.И побережье всё как спальня,Где детский сад в свой тихий час резвился,Где в перьях и подушках пол,Сползли матрасы, клочья ваты…Что значит этот миг горбатый?И что сломалось нынче в мире?Хоть не узнать нам нипочем,Мы все гадаем — кто на чем —На воске кто, кто — на Шекспире.Быть может, просто чернь минутЗадумала времен сверженье,Но потерпела пораженьеИ
белый царствует террор.В небытие мятежников угонят.Как, впрочем, всех. Рисунок на ладониСместился. Куда-то линии полезли,И я гляжу в глаза созвездий,Подернутых молочной пленкой,Щенка невиннее, ребенка —Они не знают ничего.Ветшает ткань небес,Свежа одна лишь булка.Луна свисает ухом недоумка,Куда блохою космонавт залез.5Как женщина, когда она в разводе,Румянится, и шьет, и красит брови —Паук, когда и мух-то нет в заводе,Уж в январе свой цепкий ромб готовит.И я вот так — иду сдавать бутылки,Хотя на сигареты мне б хватило,Так жалко их — как будто я на рынке,Они — цыплята, я их год растила,Они звенят, они пищат в корзинке.6Гляну в зеркало — и снова детский вид,Время, что ли, во мне стоит?И сломались во мне часы?И не слышу я свиста косы?И я опять подросток нервный,То жалко грубый, то манерный?И запылились только веки,С них не смахнуть уже вовекиПыльцу дорожную времен.7. . .8Ночью проснулась от крика —Да это же мне подпиливают переносицу:Два-три взмахаНапильником,И путь от глаза до глазаОпасен — грозит обвалом.Ах, горб лица, и ты болишь!Вселенную уронили ребенкомИ она всё еще плачет,Она горбата.Я видела вчера горбунью юную в аптеке,Она торговала — такая веселая, впрочем,Мужчина в одежде рабочейПопросил у нее презервативы,Так беззащитно и кокетливоОна ему их подалаИ улыбнулась так приветливо…Чужая боль — как музыкант за стенкой.Мозг раскололся, и любая белкаЕго достанет сточенным когтем,Дыша, кусая мелко-мелко,И в лапках комкая — для друга своегоНесет комочек в домик поднебесный,Чтоб вместе слопать им святое веществоИ снова ждать, когда оно воскреснет.9Что же значил этот миг?Отчего он стал горбат?Но что-то значил он.Я слышала какой-то крик,Какой-то странный был ожог.Быть может, в стакан вселеннойБрошен яд,Комет ужасный порошок,Но в жилах космоса еще не растворился?Гадалки говорят: верней всего,Что в будущем году враг человечества родится,И, может, в этот миг родители егоРешили пожениться.10Конек заржавленный луныЧертил носком дурные сныВ моем мозгуИ дуги, смутные кругиВ замерзнувшем пруду.Знаменья значили: бегиИль — жди, вот-вот приду?Встал Новый год не с той ногиИ плакал на углу.Комета канула во мглу,И мутно-серым языкомЗалижет горб Залив.Опять летит равнина дней.Ты, время, уравняло шаг.И мы, как камень муравей,Твой обползли желвак.
Февраль 1974
ЧЕРНАЯ ПАСХА
1
КАНУН
Скопленье луж как стадо мух,Над их мерцанием и блеском,Над расширяющимся плескомОрет вороний хор.И черный кровоток старухПо вене каменной течет вдоль глаз в притвор.Апрель, удавленник, черно лицо твое,Глаза серей носков несвежих,Твоя полупрозрачна плешь,Котел — нечищенный, безбрежный,Где нежный праздник варят для народа —Спасительный и розовый кулеш.Завтра крашеные яйца,Солнца легкого уют,Будем кротко целоваться,Радоваться, что мы тут.Он воскрес — и с Ним мы все,Красной белкой закружились в колесеИ пылинкою в слепящей полосе.А нынче, нынче всё не то…И в церкву не пройти.На миг едва-едва вошлаВ золотозубый рот кита-миллионера,Она всё та же древняя пещера,Что, свет сокрыв, от тьмы спасла,Но и сама стеною стала,И чрез неё, как чрез забор,Прохожий Бог кидает взор.Войдешь — и ты в родимом чреве:Еще ты не рожден, но ты уже согретИ киноварью света разодет.Свечи плачутся как люди,Священника глава на блюдеТолпы — отрубленной казалась,В глазах стояла сырость, жалость.Священник, щука золотая,Багровым промелькнул плечом,И сердца комната пустаяЗажглась оранжевым лучом.И, провидя длань ДемиургаСо светящимся мощно кольцом,В жемчужную грязь ПетербургаЯ кротко ударю лицом.Лапки голубю омыть,Еще кому бы ноги вымыть?Селедки выплюнутая главаПронзительно взглянула,Хоть глаз её давно потух,Но тротуар его присвоилИ зренье им свое удвоил.Трамвай ко мне, багрея, подлетелИ, как просвирку, тихо съел.Им ведь тоже, багровым, со складкой на шее,Нужно раз в году причаститься.
2. ГДЕ МЫ?
Вот пьяный мужБулыжником ввалилсяИ, дик и дюж,Заматерился.Он весь как божия гроза:"Где ты была? С кем ты пила?Зачем блестят твои глазаИ водкой пахнет?"И кулаком промежду глазКак жахнет.И льется кровь, и льются слезы.За что, о Господи, за что?Еще поддаст ногою в брюхо,Больной собакой взвизгнешь глухоИ умирать ползешь,Грозясь и плача, в темный угол.И там уж волю вою дашь.Откуда он в меня проник —Хрипливый злой звериный рык?Толпой из театра при пожареВсе чувства светлые бежали.И боль и ненависть жуешь.Когда затихнешь, отойдешь,Он здесь уже, он на коленях,И плачет и говорит: "Прости,Не знаю как… ведь не хотел я…"И темные слова любвиБормочет с грустного похмелья.Перемешались наши слезы,И я прощаю, не простив,И синяки цветут как розы.. .Мы ведь — где мы? — в России,Где от боли чернеют кусты,Где глаза у святых лучезарно пусты,Где лупцуют по праздникам баб…Я думала — не я одна —Что Петербург, нам родина — особая страна,Он запад, вброшенный в восток,И окружен, и одинок,Чахоточный, всё простужался он,И в нем процентщицу убил Наполеон.Но рухнула духовная стена —Россия хлынула — дурна, темна, пьяна.Где ж родина? И поняла я вдруг:Давно Россиею затоплен Петербург.И сдернули заемный твой парик,И все увидели, что ты —Всё тот же царственный мужик,И так же дергается лик,В руке топор,Расстегнута ширинка…Останови же в зеркале свой взорИ ложной красоты смахни же паутинку.О Парадиз!Ты — избяного мозга порожденье,Пропахший щами с дня рожденья.Где ж картинка голландская, переводная?Ах, до тьмы стая мух засидела родная,И заспала тебя детоубийца —Порфироносная вдова,В тебе тамбовский ветер матерится,И окает, и цокает Нева.
3. РАЗГОВОР С ЖИЗНЬЮ
ВО ВРЕМЯ ТЯЖЕЛОГО ПОХМЕЛЬЯ
Багрянит окоОгнем восток,Лимонным сокомНалит висок.И желт состав, Как из бутылки,Пьет жизнь, припавВампиром к жилке.Ах, жизнь, оставь,Я руку ли тебе не жала,Показывала — нет кинжала,А ты, а ты не унялась…И рвет меняУже полсуток.О подари хоть промежуток —Ведь не коня.Ну на — терзай, тяни желудок к горлу,Всё нутро — гляди — в нем тоже нет оружья,Я неопасна, я — твоя,Хоть твоего мне ничего не нужно.Но, тихая, куском тяжелым мяса,Она прижмется вся к моим зрачкам.Жива ль она? Мертва? Она безгласна,И голос мой прилип к её когтям.И, как орёл, она несет меняЗнакомыми зелеными морями,Уронит и поймает вновь, дразня,И ластится румяными когтями.Как сердце не дрожит,Но с жизнью можно сжиться:То чаем напоит,То даст опохмелиться.
4. ИСКУШЕНИЕ
Воронкой лестница кружится,Как омут. Кто-то, мил и тих,Зовет со дна — скорей топитьсяВ камнях родимых городских.Ведь дьяволу сверзиться мило,И тянет незримо рукаТуда, где пролёт ниспадает унылоОдеждой моей на века.Он хочет, он хочет вселитьсяИ крови горячей испить,И вместе лететь и разбиться,По камню в истоме разлиться,И хрустнуть, и миг — да не быть.Но цепь перерождений —Как каторжные цепи,И новый облик душу,Скокетничав, подцепит.Ах, гвоздь ведь не знает —Отчего его манит магнит,И я не знаю — кто со днаЗовет, манит.Может, кто-то незримый, родной,И так же, как я, одинок…Торговцем злобным сатанаЧуть-чуть меня не уволок —Конфетой в лестницы кулёк,Легко б лететь спьяна.Но как представлю эту смесь —Из джинсов, крови и костей,Глаз выбитый, в сторонке крестик…Ах нет, я думаю, уволь.А мы — зачем мы воскресаемИз боли в боль?И кровь ручонкою двупалой,Светящейся и тёмно-алойТянется в помещенье под лестницей, гделопаты и мётлы…Там-то её пальчики прижали,Там они увяли, засохли.
5. НАУТРО
Я плыву в заливе перезвона,То хрипит он, то — высок до стона.Кружится колокольный звон,Как будто машет юбкой в рюшах,Он круглый, как баранка он,Его жевать так рады уши.Христосуется ветер и, косматый,Облупливает скорлупу стиха,И колокольня девочкой носатойЗа облаками ищет жениха.
6. ОБЫЧНАЯ ОШИБКА
Сожженными архивамиКружится воронье,На площадь черно-сивуюНет-нет да плюнет солнце.И кофеем кружит народНа городских кругах,И новобранцем день стоит,Глядит в сухих слезах.Бывают дни, такие дни —Когда и Смерть и ЖизньБлизнятами к тебе придут,Смотри не ошибись.Выглядят они простУ —На них иссиние пальтоТоржковского пошива,И обе дамочки онеТоргового пошиба.Губки крашены сердечкомИ на ручках по колечку.И я скажу одной из них —У ней в глазах весна:"Конечно, ты — еще бы — Жизнь,Ты, щедрая, бедна."Но вдруг я вижу, что у нейКольцо-то на кости.И на коленях я к другой:"Родимая, прости!"Но в сердце ужас уж поет,Жужжит сталь острия.Бумагу Слово не прожжет,Но поджелтит края.
