Собрать Русь ! (Не в силе Бог, а в правде)
Шрифт:
– Что ты говоришь, боярин, - с негодованием воскликнул Кубенский. Так разве виновата София! Никогда не поверю!
Ряполовский лукаво усмехнулся.
Он и сам не допускал мысли, что София виновна в смерти царевича, но ему было выгодно распространять подобные слухи в интересах партии Елены, и он не брезговал ничем, лишь бы одержать победу над ненавистной гречанкой, обессилившей боярскую партию.
– Не помнишь, верно, что говорил жидовин?
– Отлично помню, - возразил Кубенский.
– Он твердил, что не травил царевича, что в его смерти никто не повинен, что умер
– То-то, помнишь! А для чего жидовин Захария с дочкой убежал из Москвы, как только Леона в темницу посадили? Для чего Ида, старуха, отравы наелась? Для чего София-то со слезами да с плачем великим пощады жидовину просила? Так, неспроста, видно? Эх ты, головушка! На войне-то ты молодец-молодцом, а в жизни - баба тебя обойдет...
Ряполовский засмеялся и отошел, а Кубенский остался подавленным. Всякий раз, когда заходила беседа о загадочной смерти царевича, об исчезновении Насти и других событиях, Кубенский горячо спорил, доказывая, что сама София ни в чем неповинна. Может быть, слуги ее да сторонники перестарались, а сама она и знать не знала, и ведать не ведала...
Бледное и задумчивое лицо Софии возбуждало глубокую симпатию в душе Кубенского, и он не мог согласиться с клеветой врагов ее, что она виновата в смерти царевича.
– Что ты, Артемий, все один ходишь?
– окликнул он Львова, поравнявшегося с ним.
– С кем же мне быть? От молодых отстал, к старым не пристал!
– с горечью отвечал Артемий.
Кубенский и Львов были давнишними друзьями, но не виделись какое-то время. Кубенский ездил в Литву, а Артемий испытал много тягостного за эти годы и долго болел. Он тоже выглядел утомленным и усталым.
– Расскажи ты мне, как поживал, Артемий?
– между прочим спросил Кубенский.
– Я думал, женатым тебя застану, а ты все бобылем ходишь. Нехорошо, брат!
Эта шутка приятеля больнее ножа ударила Львова. Он отвернулся и под каким-то предлогом отошел в сторону.
Вспоминать свои разбитые надежды было невыразимо тяжело для Артемия.
Его Любушка, его солнце красное, оказалась изменницей. Она вышла замуж за другого, за родного брата Патрикеева, и не неволею, а по своей охоте.
Артемий долго хворал, узнав про свое несчастье, и даже поступил в монастырь, но, проведя года два послушником, снова возвратился в мир.
Это время не прошло для него бесследно.
В уединенном монастыре он узнал много тайн, касающихся Патрикеева, Ряполовского и даже Елены, невестки царской.
Львов жаждал мести. Он мечтал о ней, как влюбленный о первом свидании, и обстоятельства складывались в его пользу.
Нужно было только выждать удобную минуту и нанести удар. Заговор, в котором принимала участие лучшая молодежь того времени, ширился и зрел во всех концах государства, и одного знака со стороны Артемия было достаточно, чтобы все сторонники Софии и ее сына отдали ей свою жизнь и честь.
Но София Фоминишна требовала осторожности.
Зина была посвящена в тайну заговора.
Она по-прежнему любила Артемия, но, зная, что он все еще горюет по Любушке, мирилась со своею злою судьбою.
Правда, пылкая девушка ревниво следила за
"Не мой, так ничьим не должен быть! Никому не отдам... Поймет он, как я его люблю и жалею... Лишь бы не поздно было..."
А Львов и не догадывался, какую сильную страсть внушил он Зине. По-прежнему болтая с нею, он привык смотреть на хорошенькую девушку, как на сестру, и обращался с нею дружески просто и откровенно. Раз он даже сказал ей, что ему понравилась одна из ее подруг, Катя, прислужница Софии, и Зина сумела выжить ее из дворца.
Подойдя к качелям, Артемий увидел Зину и спросил ее:
– А где же Катя?
– Была да сплыла, Артемий!
– Нет, в самом деле?
– Верно тебе говорю. Нет у нас Кати больше.
– Куда же она девалась? Замуж, может, вышла?
– помолчав, добавил он, думая, какая странная судьба преследует его.
– Замуж!
– протянула Зина.
– Нет, нечиста на руку оказалась... у государыни вещи пропадать стали. На всех подозрения пали. Поглядели в сундук Кати, а там, Господи, словно у купца-складника: всякого жита по лопате!..
Конечно, Зина ни одним словом не обмолвилась, что это она сама подвела соперницу из желания удалить ее.
Как прежде, так и теперь, высокое чувство любви иногда толкает людей на низменные поступки. Зина даже гордилась своею хитрой уловкой и злорадно смотрела на Артемия.
Львов стоял, опустив голову.
– Артемий, а Артемий, скажешь ты мне правду, что я спрошу? волнуясь, обратилась Зина к молодому человеку.
– Скажу, надо быть... Нет у меня тайны на душе!
– Ты... любил Катю? По сердцу она тебе была?
– Не, Зина, не... Так она, пригожая девушка, добрая, веселая... А любить... Да разве могу я любить кого, если сердце все выболело, исстрадалось?.. Это, Зина, не вспоминай лучше!
Зина вертела в руках платок. Она была крайне смущена.
– Неужели ты все еще не забыл ее... изменницу?
– прошептала она.
– На диво твое сердце, если так... Не могла бы я любить того, кто изменил мне... клятвы забыл... насмеялся надо мною...
– Эх, Зина, не ведаешь ты, что не Любушка виновата. Много я об этом думал, много ночей не спал, пока в монастыре находился. Не к Любушке злоба моя, не к ней... Что ваша девичья да бабья воля! Показался молодец: начал под окнами на коне-игруне ездить да через старух разные подсылы делать... Отец вдовый на службе на государевой занят, а тут еще Патрикеев про меня слухи распускать стал... будто я с дворцовыми девушками голову теряю... Да, Зинушка, мил да любим близкий друг, а о далеком и сердце болеть перестает.
– Неправда! Неправда, Артемий! Далекий-то еще дороже... Чего-чего не передумаешь о милом, коли весточки долго не имеешь... Вот как ты уехавши был...
Но Львов не слушал девушку. В душе его поднялась буря негодования против Прохора Патрикеева, отнявшего у него любимую девушку. Он жаждал мести, он мечтал о ней с наслаждением и уже предвкушал ее сладостную отраву.
– Всем и все прощу я, - произнес Артемий тихим голосом с таким выражением, что Зина вздрогнула, - но Прохору никогда... Сложит он голову на плахе...