Собственник
Шрифт:
Довгер похлопал рукой по внутреннему карману.
– На полу обнаружились четкие отпечатки ваших ботинок. Похоже, торопясь к Гольданцеву, вы не слишком смотрели под ноги, а прямо перед подъездом огромная лужа грязи. Следы сметал веником. Ювелирно, должен заметить, сметал. Чистые участки потом той же самой пылью и присыпал, чтобы следов уборки заметно не было. Ручки дверные, как водится, протер, как и все те места, к которым вы, теоретически, могли прикоснуться. Только ванную трогать не стал. Во-первых, все равно бы не успел, а во-вторых, бумаги там достаточно хорошо прогорели. Я проверил – побрызгал «третьим глазом» – о вас ничего нет. А вот к лицу покойного долго пришлось подбираться – ваша ладонь на нем просто горела. Но удалось…
Я подавленно молчал. Слова Довгера вызвали в памяти все безумие вчерашнего дня. Первый испуг быстро сменился нарастающей ненавистью. Удалось ему… Видали благодетеля! Хорошо теперь рассуждать. И ведь стоит рядом, не боится. А ну как я и его шарахну…
Веки над налитыми кровью глазами тяжело поднялись. Я глянул на Довгера, представляя, как схвачу сейчас его за лицо, и кулаком прямо в висок…
Воздух между нами дрогнул и поплыл.
Господи, что это со мной?! О чем я думаю?! Снова пережить весь Тот кошмар?… Нет, не то… Что-то другое ужасает меня гораздо сильнее. Но, что это? Что за ребенок смотрит на меня из-за плеча Довгера? Неужели, я сам?! Такой, каким впервые пришел в этот дом? Но, как… Откуда?!.. Или это… Это старый шкаф своим отражением вернул мне мое же тринадцатилетнее лицо, и это перед ним мне так нестерпимо стыдно!
Нет, нет, уйди, не смотри на такого… тебе здесь не надо… Я и так все понял…
Довгер внимательно следил за моим настроением.
– Ну, вот вы и справились, – сказал он, когда я изо всех сил тряхнул головой, чтобы отогнать видение. – Какие мысли вам помогли? Скажите – это очень важно.
Но я не хотел ничего говорить.
Каким-то новым, появившимся у меня ощущением, понял вдруг, что увиденный образ не помощь, а, скорее, намек, подсказка, или, может быть даже, укор. Но спасти он не может.
– Позвольте мне самому разобраться, – выдавил я через силу.
– Хорошо. Тогда пойдемте к Валентине. Она давно ждет.
Идти решили пешком. Мне не хотелось садиться в транспорт, не хотелось видеть людей. Я и общество Довгера выносил с трудом, несмотря на его оптимистичные надежды, что мне, якобы, удалось «справиться». Нельзя доверять оптимизму, об этом ещё Бунин предупреждал. Глухое раздражение так и клокотало внутри, ожидая малейшего повода для взрыва. Не представляю, как смогу терпеть общение с Паневиной. Эти пожилые дамы всегда так назойливы. Не дай Бог, на самом деле затеется мне что-нибудь читать…
Но, с другой стороны, делать что-то нужно. Я и раньше слышал о разрушительном влиянии сильных отрицательных эмоций, но тогда это были лишь сентенции, которые фактически никак не проявлялись. Теперь же их правота сказывалась на моей собственной шкуре. И сам я, со своими приступами, вряд ли смогу найти выход.
Пришлось покорно идти за Довгером, уповая на то, что новый припадок безразличия не накатит на меня по дороге, и я не сяду в лужу, в прямом и переносном смысле.
Однако, уличный воздух дал некоторое облегчение. Подморозило, и асфальт казался присыпанным тонким битым стеклом. Довгер без конца потирал зябнущие руки, а я, как ни странно, совсем не ощущал холода. Только, с удивлением, заметил, наконец, что до сих пор одет в ту же самую куртку, которую, впопыхах, натянул на себя вчера, отправляясь к Гольданцеву. Как странно, обычно верхняя одежда стесняла меня в любом помещёнии – обязательно надо было её расстегнуть, а, лучше, снять – но сейчас я не ощущал её даже, как одежду. Не раздражала и не жгла синтетическая подкладка, хотя, Довгер говорил, что к синтетике я не смогу прикоснуться. Интересно, а снять-то с себя эту куртку я смогу?
Не откладывая дела в долгий ящик, сразу попробовал расстегнуть пуговицы и внутреннюю молнию. Удалось! Потом удалось высвободить руку из рукава, и надеть его обратно.… Хм, может, с этой синтетикой я взаимодействую потому, что эликсир «захватил» её вместе со мной? Да нет, кажется, я тогда разделся догола.… Но потом-то ведь оделся!
Довгер шел рядом, по-прежнему, молча, наблюдая за мной. Может, спросить у него? Наверняка он что-то про это знает, иначе не смотрел бы так заинтересованно на то, как я снимаю и одеваю куртку.
Поборов раздражение, я пересказал свои мысли Соломону Ильичу. Он кивнул, словно только этого и ждал, но ответил не слишком уверенно.
– Я точно не знаю, Саша, но мне кажется, что взаимоотношения человека и вещи – предмет особого изучения. Ваш дядя много мог бы сделать в этом направлении… Возможно, «прощупывая» вас в первый момент, эликсир «позволил» вам одеться в привычную одежду, и, на основе предпочитаемых материалов будет теперь определять степень вашего взаимодействия с материалами схожими. А возможно и другое. Условно говоря, то тепло, которое вы передали своей одежде, сохранялось на ней все то время, пока она не была на вас, и эликсир определил её, как вещь, полную жизни. Но с теми предметами, в которых жизнь замерла, вы взаимодействовать не сможете.
– А телефон? Какая в нем может быть жизнь?!
– Электричество. Вы, может быть, не знаете, но Тесла полагал, что электричество обладает разумом, и этому человеку я склонен верить. А что такое разум, как не форма жизни? Вы могли бы попытаться что-нибудь узнать в этом направлении. Не хотите попробовать?
Я не ответил. Короткий всплеск злобы дал понять, что развивать эту тему не стоит. Какой из меня ученый?! В лучшем случае, могу сунуть два пальца в розетку и послушать, как далеко пошлет меня «разумное» электричество. Если, конечно, оно вообще снизойдет до беседы, потому что в школе физику хуже меня знали только отъявленные двоечники. Уж не насмехается ли Довгер, предлагая тягаться с этим, как там его… с Теслой? Если насмехается, то хуже только ему! Я ведь терплю его общество только ради возможного спасения, но, как только станет ясно, что спасти меня нельзя, тут же отключусь, и шиш он от меня что-нибудь узнает!
Почти весь остальной путь до Паневиной шли молча. Я старался не смотреть по сторонам и прислушивался к себе, чтобы не пропустить начало нового приступа, но он, кажется, и не думал наступать, зато окружающая действительность постоянно отвлекала внимание.
Вот, на некоем подобии клумбы, светится крошечным оранжевым нимбом чахлый кустик поздних осенних цветков. Они словно борются с непреодолимым сном, но ещё живут и отчаянно пытаются раскрыть свои лепестки, как смежающиеся ресницы. А глубоко под ними, в земле, куда холод не успел пробраться, всё уже активно готовится ко сну – мелкие корешки, какая-то живность, паразиты.… О, Господи, а тому дереву совсем немного осталось жить! Похоже, за грядущее лето, гриб, который собирается неплохо перезимовать на нем, довершит свою работу…
Интересно, а сам-то я грядущее лето переживу?
Или лучше, как дядя? Не дожидаясь развития побочных эффектов..?
Вот сейчас, на переходе, пойду на красный свет и посмотрю, что получится. То-то Довгер удивится, когда меня переедет какой-нибудь паршивый «жигуль».
А если не переедет, то, что ещё может произойти? Разобьется, как о столб, или отскочит, как от резинового мяча?
Может, проверить?
Я слегка ускорил шаг и подошел к переходу раньше Довгера. Какая-то тетка уже стояла там и пялилась на светофор. Но стоило мне остановиться рядом, как она тут же сделала шаг вперед. Это показалось более забавным, чем кидание под машину – тетка, совершенно бездумно, на одном только подсознании, стремилась во что бы то ни стало быть впереди меня. И я, уловив её желание, решил развлечься, и тоже сделал шаг вперед. Тетка косо зыркнула, потопталась – впереди была уже проезжая часть – но подсознание все же победило, и через мгновение она стояла на дороге, рискуя зацепить животом проносящиеся мимо машины. Радуясь, что могу совместить приятное с полезным, я, нарочито лениво, шагнул следом…