Собственность босса
Шрифт:
Впрочем, кое-что важное я помню.
Я помню, что мне двадцать пять и полгода назад я впервые по-настоящему влюбился в мужчину, чьего имени даже не знал. И помню, что этот мудак меня бросил, хотя пообещал всегда быть рядом.
До того, как он появился, я уже думал, что ту ночь могу и не пережить. Наверное, я сам виноват: то, что я делал, называется «виктимным поведением», то есть, поведением, которое провоцирует нападение. Идти дворами в гей-клуб, будучи одетым в прозрачную сетчатую майку и кожаные обтягивающие брюки, сверкая рассыпанным по щекам глиттером и радуя глаз
Тогда я думал, что у меня просто нет выхода: до зарплаты оставалась неделя, денег на такси не было. Это потом мне пришло в голову, что стоило одеться как-то посдержаннее.
Но я уже говорил о том, что не самый умный, так что все закономерно.
В целом, не было ничего неожиданного в том, что в какой-то момент ко мне прицепилась компания в спортивках. Их было девять, кто-то нес в руках бутылки с пивом (пластиковые), кто-то в темноте светил огоньками сигарет. «Смотри какая краля!», «А ну стой! Рожей для тебя не вышли?», «А за шмот не пояснишь?» – до какого-то момента я надеялся, что мы разойдемся миром, только ускорял шаг. До клуба оставалась всего пара сотен метров.
А потом кто-то дернул меня за воротник, я ударил этого кого-то ногой в живот, разворачиваясь, врезал в кадык второму, который зашел сбоку.
Почему они такие слабые? Больше меня раза в два, а дерутся, как детсадовцы: вон один уже слег, а второй стоит и подвывает, держась за шею. Ну и зачем приставать тогда?
– Ты где так научился, чтоб тебя?..
Я замер. О чем он? Чему научился? Я же просто ударил, все так умеют. Это инстинкт. Где я научился драться?.. А когда я в последний раз дрался? В голове разлилось слабое противное чувство. Только не это! Не вспоминать, не вспоминать! Но было слишком поздно. Про себя это ощущение я называл туманом. Оно вязкое, неприятное, в нем тонут мысли, а перед глазами появляются какие-то странные картинки, вот как сейчас: коридоры с зелеными стенами, решетки, запах озона, пота, скрип пружин. Что?
– А мы сейчас его тоже научим.
Вскрикнув, я выгнул спину, пытаясь уменьшить боль в заломанной руке. В горло ткнулось лезвие ножа, меня окатило страхом. Пахнущий перегаром и несвежей одеждой человек, который прижимался к моей спине (рост – около двух метров, вес – меньше ста килограммов… Откуда я это знаю? От тумана, застилающего все вокруг, хотелось заплакать), толкнул меня на асфальт.
Я не успел выставить вперед ладони, больно ударился носом, из которого тут же пошла кровь. Кто-то дернул меня за волосы, поставил на колени и ткнул лицом в чей-то пах.
– Ща мы ему покажем. Расстегивай.
– Себе покажите.
Этот голос был совсем не похож на голоса окруживших гопников. Он звучал абсолютно трезво, уверенно и холодно.
– Двигай отсюда, батя.
А вот это он зря. Я до последнего не мог видеть, что там «батя» вытворяет, но звуки за моей спиной раздавались весьма красноречивые: удары, мат, вскрики. Вслед за туманом в голове пришла привычная уже знакомая слабость, и я не удержался на ногах, когда схвативший меня за волосы человек вдруг разжал кулак. Тот гопник, в пах которого
Удар об асфальт был болезненным и я, должно быть, потерял на некоторое время сознание, потому что очнулся от того, что аккуратные крупные руки переворачивают меня на спину. Некоторое время ничего не происходило, а потом тихий голос позвал:
– Котенок, ты как?
Пальцы надавили на шею, чтобы пощупать пульс.
– Мня… з-т Ан.. рей.
Говорить из-за разбитого носа было сложно, да и язык казался тяжелым, неповоротливым после недавнего приступа. Так работает моя амнезия: иногда все заволакивает туманом, по телу разливается слабость, и я становлюсь дезориентированным, когда на несколько минут, иногда почти на целый день. В такие моменты только сестра может помочь.
Вспомнить, что происходило до приступа или после, обычно очень сложно. Как тогда, когда нашу кофейню попытались ограбить: после этого я несколько часов приходил в себя. Вряд ли бы я вообще запомнил этот день, если бы Раф, мой коллега, не напоминал мне постоянно о том, как я его спас, и не начал бы называть меня своим другом. Он даже на память о том случае повесил на стену кофейни фотографию с камер видеонаблюдения: выглядит все так, как будто я выбиваю нож у неудачливого воришки, хотя я уверен, что просто поднимал руки и случайно его толкнул. Раф смешной, вбил себе в голову ерунду. Зато после этого у меня появился друг.
– Ничего не поделаешь, – успокаивающе говорила сестра. – Кто-то рождается с пороком сердца, кто-то становится по жизни мудаком, а тебя подводит мозг. Смирись и живи, в конце концов, у тебя есть я.
В такие моменты я обычно возражал и говорил, что это я должен о ней заботиться, а не наоборот. Я же мужчина.
– Андрей? – спаситель, лица которого в темноте я не видел, порылся в карманах, вложил в мою руку платок и заставил меня прижать его к носу. – Встать сможешь?
Я кивнул, поднял голову и тут же откинулся на асфальт. Коротко охнул.
Он подхватил меня на руки, прижал к груди. Стало тепло, уютно и до безумия безопасно.
Как же не хотелось ничего из этого забывать!
Мужчина донес меня до лавочки у подъезда, усадил рядом с собой, но тяжелую руку с плеч не убрал. Я уткнулся носом ему в шею и глубоко вдохнул: пахло выделанной кожей от воротничка мотокуртки, который упирался мне в щеку, парфюмированным гелем для бритья, и больше ничем. Никакого телесного запаха, как будто я обнимал робота.
– Андрей? – мужчина слегка потряс меня. – Андрей! Да что ж тебя так растащило? Они тебе как-то навредили?
Издалека раздался недовольный стон. Если тут кому и навредили, так явно не мне. Судя по всему, те гопники-активисты пока не оклемались настолько, чтобы встать. Так им и надо.
Я вдохнул еще раз, ожидая, пока туман в голове рассеется.
– По голове. Ударили, – выдавил я из себя раз-два-три слова.
Признаваться своему спасителю в том, что я больной, не хотелось. В конце концов, на мне кошачьи ушки, штаны в облипку из кожзама и прозрачная майка.
Я надеялся, что выгляжу при-вле-ка-тель-но. Хотя бы внешне.