Собственность Дьявола. Право на семью
Шрифт:
Моя она. Всё ещё моя.
— Руслан…
Полувздох, полутон, взгляд из-под трепещущих ресниц, взаимное притяжение, слегка приоткрытые чувственные губы — от этого башню сносит.
— Молчи, — хриплю я, ласково поглаживая изгиб тонкой шеи и вспоминая, как ласкал это место языком… и как меня штырило от вкуса её кожи. От её упоительного запаха. От тягучих, гортанных стонов…
— Почему он, Маша? Почему Гера? — горло перехватывает спазм. Поднимаю веки. Ловлю её взгляд. Отстранившись на несколько сантиметров от Машиного лица, срываю с шеи бабочку и сую в карман.
— Почему суррогатная мать? — жена отвечает вопросом на вопрос. Голос сиплый. Почти безжизненный. Но бьёт прямо в цель, на какой-то миг лишая дара речи. — Чем тебя не устраивала я? Ты отправил меня на аборт!
«Лиза, Лиза, Лиза, мать твою… Л-и-и-з-а-а-а…» — раздражение достигает пика. Закипаю, зажмуривая глаза. Достаточно одного воспоминания об этой женщине, и меня передёргивает.
«Как же я, сука, влип!» — сведя до боли челюсти, фокусирую на Маше негодующий взгляд.
— Устраивала. Всем. Абсолютно всем. Чужой ребёнок не устроил.
— Это был твой ребёнок! Твой! — в грудь толкая, выкрикивает она. — Но ты пожелал от него избавиться!
Её слова сердце режут по живому. Крючьями душу вспарывают. Перекрывают кислород.
Лихорадочно поймав лицо Марии в ладони, к своему притягиваю. Глаза в глаза. Слепну от транслируемой ненависти.
Не может она меня люто ненавидеть.
Не должна.
И почему «ребёнок»? У неё ведь двое. Двойняшки… Эта мысль мне покоя не даёт с тех пор, как я о них узнал.
Каждый раз, когда думаю об этих детях, за грудиной всё в фарш перемалывает…
— Я этого не знал, — горячечно шепчу ей. — Тогда не знал. У меня были причины думать иначе. Прости, Маша. Господи, прости… — яростно выдыхая, вжимаюсь носом в тонкую переносицу, жмурюсь до такой степени, что перед чернотой век яркие пятна расплываются, а потом глаза резко распахиваю, не выдерживая боли. — Если бы я горел желанием тебя почистить, всё сделали бы в ту же ночь. Тебя не трогали. К плоду не прикасались. Я не смог отдать приказ. Понимаешь? Не смог. Я бы хотел всё отмотать назад, но это невозможно. И мы тогда не оставили друг другу выбора. Ты сама дала мне повод думать иначе. Я сгорал от ревности, от предательства, от собственной ярости сходил с ума! Когда примчался в клинику, мне сообщили о твоей смерти. Я почти год себя ненавидел. Я себя проклинал!
***
— Хватит! Замолчи, Руслан. Думаешь, я всё забыла? Из-за тебя погиб мой муж. Ты сам толкнул меня в пропасть! Сам! Я тебя об этом не просила. Отпусти меня! — захлебнувшись эмоциями, Мария вцепляется мне в запястья. Раздирает их ногтями, но эта боль ничто в сравнении с той, что растет у меня в груди.
— Не отпущу! — рычу я, повторно прижимая собой к двери.
Как отпустить того, кто дорог? Кого всей душой любишь! Женщину, которую я уже не надеялся увидеть на этом свете. Нет, я не хочу её отпускать! И чем громче и настойчивее она это требует, тем яростнее становится во мне протест.
Не отпущу! Она моя по праву.
—
— Ты не учла стоимость своего кольца. Не люблю я цифру «40». Терпеть не могу.
— И ты решил добавить? Чтобы наверняка я купилась? Да? — своими глазищами в душу мне прорывается. Вскрывает чувства. Прощупывает самые тёмные уголки… — Ты рехнулся? Столько денег и всё ради чего? Ради чего, Руслан?
— Да, я рехнулся! — прижав её затылок к обивке двери, взгляда не отвожу. — Ради тебя, Маша. Всё всегда было ради тебя! Плевать я хотел на деньги! Всё ради этого момента. Ради нас!
— Нас больше нет! — выпаливает мне в лицо. Слезы в который раз чертят дорожки по её щекам. Прикусив дрожащую губу, Маша зажмуривает глаза.
— Мы есть! И всегда были, — жестко высекаю, потому как меня к херам подрывает сломать её упрямство. — Не лги себе. Ты же всё помнишь. Нас помнишь, нашу связь, как нам было хорошо вдвоём. Я никогда не испытывал ничего подобного к женщинам. Ты — это Космос, Машенька. Ты идеальная. Ты всё ещё моя жена. Самая настоящая. Моя!
— Замолчи, Исаев… — читаю по её искусанным губам.
Мать её...
Сама не знает, чего хочет. И ведь борется не со мной. С собой. Со своими нахлынувшими чувствами.
— Машшшааа… — прохрипев, врезаюсь в губы. Мягкие. Сладкие. Опьяняющие. Целовать их хочется бесконечно.
Маша сопротивляется. Надавив пальцами на скулы, вынуждаю приоткрыть сведенные до скрипа челюсти. Ей больно и мне, сука, больно! Пиздец, как больно! Обоим больно!
Я же всей душой к ней прижимаюсь и весь горю. Меня разрывает от этих ебучих ссор. Кроет. Выводит на эмоции. Безумным тремором разбивает нутро, мышцы, кости, органы…
Не могу отпустить. Не желаю! Последние одиннадцать месяцев она мне снилась только во снах. Истосковался я по ней. Ужасно.
Целуй же меня, давай! Ты же этого хочешь. Впусти меня, мать твою, впусти!
Содрогаясь в немом плаче, жена размыкает губы. Грубо толкаюсь в неё языком и подыхаю, вкус её поглощая.
Бляяять… Как хорррошо...
Господи, как же хорошо…
Сладкая. Желанная. Тёплая.
Обнимаю, пальцами зарываясь в волосах. Сжимая их с отчаянной тоской. Чувствую, как сильнее начинает дрожать. Моя девочка. Любимая. Я снова в ней тону, испытывая острую потребность в близости. Задыхаюсь. Почти год мертвым ходил и только сейчас тяга к жизни возобновилась.
Моя маленькая. Машенька. Зависимость моя.
Целую неистово. С дрожью вгрызаюсь в её пухлые губы. Удовольствие от каждого прикосновения. От привкуса железа на языке. От родного запаха. Она стонет, оставляя на моём затылке огненные борозды от ногтей. Полосует шею. Терплю. Мне, сука, в кайф. Все с ней в кайф. Волоски встают дыбом. Кожа горит огнем. Вдохнуть глубоко не получается. Изнутри легкие разрывает.
Я же после неё ни с кем. Ни с кем, мать её!
Сотню лет у меня секса не было.