Собственность нефтяного магната
Шрифт:
Мне хочется прибить Тимура или хотя бы ударить чем-нибудь тяжелым. Кто сообщает такие новости вот так в лоб прямо с порога? Тем более ты чужой человек – раз пришел, то стой и молчи, но нет же, надо испортить все. И что-то мне подсказывает, что Жуков только рад мне насолить, иначе бы в машине остался сидеть и просто ждать.
– Подожди, Алис, вещей? Каких вещей? – спохватившись, тараторит бабушка испуганно, запоздало всплескивая руками, - Как же так? Ты переезжаешь? Вот так скоро? Ты ведь даже не познакомила нас! Боже мой, я же имени не знаю твоего парня даже, не говоря
– Мы встречались раньше, просто я тебе не говорила, - вру я и, перехватив бабушку за руку, волоку ее за собой в комнату, чтобы этот гад не встревал и не ляпнул чего-нибудь снова.
Напоследок одариваю Жукова уничтожающим взглядом, на что этот наглец только с ухмылкой козыряет мне двумя пальцами, мол, всегда к твоим услугам, если надо еще где-нибудь подгадить. Придурок несчастный.
Но я мгновенно забываю про него, когда мы с бабушкой оказываемся в моей комнате и она смотрит на меня большими блестящими от слез глазами, так растерянно и доверчиво, как будто ребенок маленький.
– Как же так, Лисочка? – бормочет она растерянно и меня будто за горло берут. Стольких сил дается не расплакаться прямо сейчас – знаю же, что бабушка распереживается от этого еще больше. Хоть слезы и стоят комом в глотке, сбивая дыхание, все равно стараюсь говорить бодро и весело.
– Бабуль, я сама не знала, что уеду, правда. Просто у него бизнес, вот и пришлось внезапно сорваться, - говорю полуправду, обнимая ба крепко.
Правду о том, что на самом деле мой «парень» нефтяной магнат, да и не парень мне вовсе, а владелец моего тела, по сути, а еще я сама ему себя предложила в обмен на круглую сумму, у меня язык никогда не повернется сказать. Пусть для бабушки я останусь навсегда милой невинной девочкой, которой не приходится разменивать свое тело на бумажки за возможность выучиться и сделать операцию на сердце родному человеку. Знаю я ее, еще себя винить начнет, переживать еще больше.
– Но хоть познакомиться-то с ним можно? – отстранившись, заглядывает она в глаза.
Я улыбаюсь виновато и отрицательно покачиваю головой.
– Он уезжает уже через полтора часа. Мы уезжаем.
– Куда же? Разве ты не в нашем городе останешься?
Тихо хмыкаю и снова отвечаю отрицательно. Мне в нашем городе нравится, даже очень, но… выбора нет.
– В Москву, бабуль.
Бабушка охает, прикрывает рот ладонью, и глаза ее моментально наполняются влагой.
– Ба, ну ты чего, - расстроившись, бросаюсь ее успокаивать, - Я же не насовсем уезжаю, родная моя, любимая, не плачь, пожалуйста. Я приезжать буду, звонить тебе. Все хорошо, я тебя никогда не брошу.
– Да я не за себя переживаю, солнышко, за тебя. За тебя, моя хорошая, - плачет ба, поглаживая меня без остановки по спине, - Город большой, чужой, да и мужчина этот… хороший ли? Вдруг обидит, а тебя даже защитить некому, я-то далеко!
Тихо смеюсь сквозь слезы на это, укачивая бабулю в объятиях. Уж эта боевая женщина столько прошла, что любого на место поставит, хоть олигарха, хоть генерала. Столько лет она была для меня единственной
– Я же сказал, что эта шлюндра ноги раздвигает! – слышится со стороны двери насмешливый голос отчима и я вздрагиваю, резко отстраняясь от бабушки.
Дядя Витя стоит в проеме двери, мерзко ухмыляясь, и, прищурившись, сплевывает с презрением прямо на пол:
– Что, дрянь мелкая, много тебе новый хахаль денег отвалил за ночь?
Никогда я еще не видела бабушку такой злой, как сегодня. Она отстраняется от меня и прикрикивает:
– Витя, прекрати быстро! Иди, куда шел! Про мать все, что хочешь можешь говорить, а мою девочку не трогай!
– Твоя девочка горазда за деньги под мужиков ложиться! – скалится отчим.
– А ну уходи! Уходи, пока я тебя не ударила, чем под руку попадется, - грозит ба и по тону ее голоса очевидно, что она не шутит. Развернувшись ко мне, она говорит уже ласково, - Лисочка, не слушай его.
Дядя Витя бросает на меня полный ехидства взгляд и исчезает из комнаты.
– Ой, что же я… - спохватывается бабуля, - подожди, я вот в дорогу тебе соберу.
– Бабуль, да не нужно! На самолете ведь два часа – и ты уже в Москве.
– Нужно-нужно, не спорь!
Я провожаю взглядом любимую бабулечку и слабо улыбаюсь, а у самой сердце разрывается. Как же я ее одну оставлю тут? Ведь если ей плохо станет, ба будет терпеть до последнего, а скорую не вызовет. А сыночек ее и вовсе дома может сутками не показываться. Да даже если и дома будет, толку от него нет – он и внимания не обратит, что матери плохо стало.
Стоило только вспомнить о дяде Вите, как он снова заглянул из-за двери. Не ушел, видимо, дожидался в соседней комнате, когда я одна останусь.
– А я прав был с самого начала на твой счет, - лыбится он неприятно, заходя внутрь.
От его взгляда исподлобья по коже мурашки бегут – отчим выглядит сейчас как маньяк со своими темными кругами, желтушной кожей и полубезумными глазами, подернутыми белесой пеленой.
– Дядя Витя, хватит, это уже давно не смешно. Отцепись от меня, даже подходить не смей, - выставив вперед руку, предупреждаю его.
– Только строила из себя недотрогу, такая цаца, а в итоге? Что, если я тебе денег дам и со мной переспишь? Сколько тебе дать, а? Сто рублей тебе красная цена, еще и много будет!
Он надвигается угрожающе, но я не успеваю даже дернуться испуганно в сторону, как дядю Витю хватает за шкирку словно из ниоткуда появившийся Тимур. Он с силой встряхивает его, как нашкодившего щенка, и отчим как будто в размерах уменьшается под его суровым взглядом.
– Еще раз услышу что-то подобное в адрес своей женщины, и ты вылетишь седьмого этажа вниз башкой, - низким голосом угрожающе произносит Тимур, и даже у меня мороз по коже пробегает от холодного вибрирующего баритона.
– Да ты кто такой вообще? – возмущенно гаркает дядя Витя и, вывернувшись, подается вперед, чтобы впечатать кулак в скулу Жукова.