Собственность Шерхана
Шрифт:
— Не реви, — попытался успокоить Чабашев. — Терпеть не могу ревущих баб, а тебя даже не я брюхатил.
Я сжала зубы, стесняясь кричать от боли. Думала о том, что наверняка испачкаю его сидения. Столько мыслей непутевых в голове, сосредоточиться на одной сложно.
— А вам-то это зачем?
— Считай, покупаю индульгенцию за свои грехи, — хмыкнул он, и на меня внимательно посмотрел. Я видела его сквозь слезы, размыто, — я же не зверь какой-то, чтобы рожающую бабу бросить одну. Ты-то ведь даже за кошками вернулась,
— Шерхан… Я попросила.
— Придурок влюбленный, — покачал Чабашев головой. — Не бойся, не умрет. Он с того света не раз возвращался, выживет твой Шерхан. Если уж твой отец его убить не смог…
— Что?! — мне показалось, что я ослышалась, что Чабашев перепутал все на свете. Это же Имран родителей моих убил… Я даже не думала никогда, что он тоже мог пострадать, не рассматривала ситуацию с другой стороны. А потом след от пули на груди вспомнила, так четко, точно видела сейчас Имрана перед собой.
Давид не ответил ничего, мы уже въезжали во двор больничного здания, возле входа рядком стояли жёлтые автомобили "скорой помощи". Мне так больно и страшно было, что я даже обрадоваться не смогла тому, что он в больницу меня привез
Хлопнула дверь, Чабашев вышел, а ещё через несколько мучительно длинных минут, за время которых была ещё одна болезненная схватка, внёс меня на руках в роддом.
— Документы? — женщина в белом медсестринском халате смотрела сурово, — сколько недель?
Документов не было, я беспомощно смотрела на нее и пыталась найти ответ, почему я приехала в грязной шубе, рваных колготках, без паспорта и телефона.
— Оформляйте так, потом все довезем, — одним движением Чабашев выудил портмоне, вытащил несколько купюр и протянул медсестре. Та спорить не стала. А мне было неудобно, что Чабашев за меня платит. Как за товар.
Меня увели, а я так и не успела ничего переспросить у Давида, сейчас все это отошло на второй план.
Самым важным было и оставалось жизнь моего ребенка. Мне помогли переодеться, выдали ночнушку с огромным вырезом спереди, короткую, едва прикрывающую попу. Снять мокрые, грязные вещи было почти приятно, если бы не боль и страх.
Я легла на кушетку, куда указала медсестра. Она была уже другой, не та, что принимала меня. Молодая, мне казалось, мы ровесницы почти. И смотрела она добрее.
— Сейчас сделаем УЗИ, — предупредила меня.
Я кивнула, лежать на спине было больно, когда схватывало. Пришла врач, намазала холодным гелем живот. Она смотрела в монитор молча, только датчиком водила по животу. Мне казалось, что он стал за это время ещё меньше, и я бесконечно трогала свой живот, боясь, что он скоро сдуется окончательно, как дырявый воздушный шарик, и станет совсем плоским, не оставив места младенцу.
— Как мой ребёнок? Живой?
Спрашивать было страшно, меня трясло, как в ознобе. Но ее молчание — ещё страшнее.
— Пока живой, —
Мне вкололи укол, — для раскрытия лёгких, повесили на живот тяжёлые датчики, чтобы мониторить сердцебиение ребенка. Датчик пищал, и от каждого его звука мне становилось хуже и хуже. Никаких других звуков, в родильном зале я была одна, только время от времени заглядывал кто-то из акушерок.
— Потерпи, пожалуйста, — шептала я своему животу, — мы же сильные, мы справимся с тобой. Мама тебя так любит, только потерпи.
Я пыталась тихонько петь, колыбельную, песни меня успокаивали. Прерывалась, когда от боли становилось совсем невыносимо, а потом продолжала дальше. Сколько прошло времени с тех пор, как я оказалась в больнице, я не знала, по ощущениями время тянулось вечность, каждая минута схватки была бесконечно долгой. Меня осмотрели, поставили капельницу, а я все мысленно повторяла про себя, как мантру, колыбельную. Я все не свете отдать была готова, лишь бы наше с Имраном дитя родилось живым и здоровым, все на свете.
В какой-то момент боль стала совсем невыносимой, промежутков между схватками не осталось. Я держалась за железный край кровати, казалось, что ещё одна схватка — и я выдерну железо, так сильно сжимались мои пальцы. Акушерка заглянула в дверь:
— Вяземская, давай на осмотр.
Как я заползала на высокое кресло, в памяти не осталось. Между ног жгла такая сильная боль, я хотела в туалет, но даже отдышаться нормально не получалось.
— У нее потуги! — крикнула акушерка кому — то, а потом обернулась ко мне:
— Все, мамаша, рожаешь. Слушай теперь меня.
Рожать оказалось больно. Я такой боли никогда не испытывала раньше, я думала, что умру, но с каждой новой волной находились новые силы.
— Тужься! Головка появилась, тужься давай!
Пот катился с меня ручьем, я видела только большие часы на стене напротив, но не могла понять, какой час они показывают. А потом — наступило облегчение, я рванулась вперёд в последний раз, и ребенок выскользнул из меня.
Глава 17
Шерхан
Надсадно что-то пищало. Как комар назойливый, от которого отмахиваешься, а без толку. Мысли ворочались тяжело и туго, удивился ещё — напился я, может?
С усилием открыл глаза. Сделал несколько открытий. Первое — наверху бетонные перекрытия, а снизу асфальт. Второе — меня тащат за ногу. Анвар тащит. Третье — не комар пищит, баба верещит, да так долго, на одной ноте, что вот сил бы достало, встал бы и оплеуху зарядил.