Собственность сводного брата
Шрифт:
— А ты знал, что очень многие пары в фигурном катании, взрослея, женятся, — говорит Нина, и я сжимаю кулаки, прекрасно понимая, на что намекает мать Миры. Даже не намекает.
— Ты решила сосватать свою двенадцатилетнюю дочь? — усмехается отец и приглушенно продолжает: — Не рановато?
— Я никого не сватаю. Но Мира тянется к нему.
Что? В смысле, черт возьми, тянется!
— Она тянется ко всем своим друзьям, в том числе к Ярославу. После тех лет, что жила в изоляции, это и неудивительно. И если тебе интересно мнение мужа, — гораздо грубее начинает он и, очевидно, делает Нине неприятно, потому что она вдруг
— Боже, Борис, я просто упомянула простой факт. А мальчик делает успехи. С ним Мира замечательно катается.
— Она каталась бы так же с любым. Не стоит сватать мою девочку этому молокососу. Я вообще не хочу слышать о ее замужестве до восемнадцати лет, ясно?
— Конечно. Ты, если я правильно помню, тоже дождался моего восемнадцатилетия, чтобы сделать меня своей
— Своей я сделал тебя гораздо раньше.
— Я до сих пор помню тот день. И что бы мы не пережили после, он был лучшим в моей жизни. Иногда… — шепчет Нина, пока я сжимаю челюсти от злости и горячего желания вырваться и выкрикнуть, что Мира не выйдет замуж за своего партнера по фигурному катанию, за Диму! — Мне хочется повторить тот день.
— Мы можем устроить это прямо сейчас. Еще достаточно тепло. И я очень хорошо помню дорожку к тому самому дереву.
Они уходят, а я буквально вываливаюсь из люка в их комнату и несколько раз ударяю по полу кулаком, почти не чувствуя руки. Внутри горит костер, и я пытаюсь потушить его силой мысли, чтобы не наделать дел. И в тот момент мне это удается. Но слова Нины, пусть даже просто ничего незначащая информация, поселяют в моей душе темное сомнение, словно яд, стремительно распространяющийся и убивающий меня каждый раз, когда я вижу Миру и Диму вместе. Господи, они всего лишь дети. Их отношения чисто физически ни к чему не могут привести, но меня ломает, когда я наблюдаю за тем, как они катаются. Как ловко Дима держит Миру за руку, как делает поддержку, в которых она ему на сто процентов доверяет. На то, как они порой закачивают друг за другом фразы. Смеются над одними и теми же шутками, которые я не понимаю.
Я терпел. Держал в узде тьму, что рвалась изнутри рядом с этим принцем, несколько месяцев, пережил несколько успешных выступлений в Новосибирске. Первенство в Москве. Я всегда был рядом, они считались со мной, но порой казалось, я лишний. Они дети, они смотрят мультики, играют в компьютерные игры, которые на тот момент я разбирал на двоичные коды. Мне казалось, что еще пару лет — и я стану просто братом, которому можно позвонить раз в год и не беспокоиться более. А я не хотел этого! Я не хотел быть братом, не хотел быть лишним. И не хотел видеть Диму рядом с Мирой.
На обратном пути из Москвы мы летим частным самолетом комбината, и Мира привычно садится рядом со мной и во сне укладывает голову мне на плечо, чтобы поспать. Эти мелочи спасали, но Нина всегда мешала, делая вид, что заботится обо мне.
— Мира, милая. Ты наверняка мешаешь Ярославу.
— Что? — спрашивает она сонно и поднимает голову, но я буквально насильно кладу ее на место и гляжу на Нину так, как не смотрел очень давно.
— Она
Глава 26
— Никогда? Ты мог не ехать с нами, — замечает она, но я качаю головой.
— И пропустить триумф моей малышки? — спрашиваю я, на что Нина чуть елозит. — Ни за что.
— А как же твои соревнования? Тренер очень ругал тебя. Даже отцу звонил.
— Мне не быть профессиональным игроком, мы с вами это хорошо знаем, — напоминаю я о своем предназначении. — Так что не вижу повода волноваться. Мира важнее.
Важнее всего.
— Да. Я знаю, — сникает Нина и отворачивается к иллюминатору, вкладывая в уши наушники, а я принимаюсь заниматься тем, что люблю больше всего в полетах через страну. Смотреть, как спит Мира, порой улыбаясь во сне и подергивая невероятно длинными ресницами, что оставляли тени на ее щеках. В какой-то момент она просыпается, смотрит на меня и улыбается.
— Ты опять не спал?
— Есть дела поинтереснее.
— Опять твои книжки по программированию? Только не пойму, почему ты скрываешь их?
— Отец ждет от меня интереса к другим сферам.
— Иногда, — поднимает она свои бесконечно синие глаза, — мне кажется, что ты намного старше меня. Гораздо старше. И это пугает.
— Пугает?
— Ну знаешь. Все время думаю, что скажу что-то не то, что ты меня осудишь за очередную глупую мангу. Или страшилку, что мне таскает Дима. Я хотела, чтобы и ты почитал, но он говорит, что тебе такое неинтересно.
Я мельком смотрю на дрыхнущего Диму. Мы общались. Я не выказывал негатива. И волей-неволей он узнал, что я люблю, а от чего впадаю в тоску. Но он не имел права указывать Мире, что мне показывать, а что нет.
— Страшилки? Мне очень интересно. Почитаешь мне?
— Я? Знаешь, как я страшно читаю? Ты будешь писаться по ночам, — смеется она в мое плечо, а я прыскаю со смеху. Ребенок. Боже.
— Я приду писаться в твою кровать.
— Фу… — корчит она рожицу и снова смеется. Шум беспокоит Нину и Диму, но они не просыпаются. — Я видела у тебя книгу Стивена Кинга. Говорят, что это пострашнее страшилок. Расскажешь мне?
— Обязательно, когда подрастешь. Да и разговоры, знаешь, часто преувеличены, — по телу бежит ток, потому что я вспоминаю о другой байке. — А слушай. Про разговоры. Правда, что фигуристы женятся на партнерах?
— Ой, не все, конечно, — отмахивается она, но вдруг смотрит на Диму, который во сне выглядит еще более смазливым. — Но да, такое часто бывает. Просто, когда катаешься, нужно чувствовать партнера. Верить ему. Может быть, даже любить его. Так учит нас тренер, — смущается она, а я ощущаю, как кровь вскипает во всем теле, как внутри растет гнев, так долго подавляемый.
— Прилетели? — вдруг спрашивает «принц», и я смотрю на него. — О, наш ботан опять не спал? Иногда ты напоминаешь мне робота.
— А ты мне девчонку, — сам не понимаю, зачем говорю, но Дима ожидаемо напрягается.
— Я не девчонка.
— Ну помнишь песню, что только мужчины играют в хоккей?
— Ты что, думаешь, не смогу сыграть в эту варварскую игру? — смеется он, но мне не смешно. И Мире тоже.
— Не надо, Дима. Ярослав, это глупо.
— Ну разве детство не для этого дано, чтобы совершать глупости? — усмехаюсь я и наклоняюсь к Диме. — Ну что, забьемся, что ты не забьешь мне ни одной шайбы?