События глазами очевидцев
Шрифт:
Сейчас, ожидая приема, напротив него у двери сидел бородатый казак. Разговорились. Оказывается, он казачий священник. Был с казаками в Абхазии, сам в боях не участвовал, но абхазские муллы приговорили его к расстрелу за то, что он около десятка абхазцев - мусульман принял в христианскую веру. - Как это так?
– спрашивал Василий.
– А так, очень просто, - отвечал он.
– Перед атакой обращался ко всем, что, может, кто-то внутренне чувствует, что его вера - не его вера и что-то в жизни у него не так, как должно быть. Говорил, чтобы хорошенько обдумали и, кто хочет принять
– Как же так? Ведь Вы сами спасали абхазцев от геноцида, а Вас к расстрелу?
– не понимая, переспрашивал Василий.
– О дорогой, всем мы нужны, - отвечал священник, - пока их нужно спасать, а так они, как и большинство, не любят нас, русских, и в другой раз готовы перестрелять всех.
Потом Васины мысли ушли куда-то глубоко в прошлое. Перед ним возникли образы тех благородных гусар, эскадрон которых честно сложил свои головы в неравной схватке с турками, спасая от геноцида грузин. Ведь пройдет время, и все забудется, как и те гусары.
А кто даст гарантию, что в будущем не выползут на поверхность политики новые различного вида Старовойтовы и не представят русский народ как оккупантов и убийц, как это было в Грузии? Кто даст гарантию, что не получат нож в спину наши потомки в Абхазии, как получали мы в Грузии?
Да, конечно, в то время турки без труда могли бы вырезать всех грузин, и тогда сама эта нация канула бы в вечность, как гунны и сотни других народов, а Турция граничила бы с Россией, но не в ущерб России. Почему? Во-первых, Россия была бы в могучем союзе с Турцией, а потомство благородных гусар дало бы России не одного Ломоносова, и Россия, может, не растратив силы на войну с Турцией, была бы могучим государством, и Аляску не было бы необходимости продавать.
Ну, а если и была бы рядом враждебная Турция, то не враждебнее сегодняшней Грузии. История не раз доказывала, что великодушие русского народа оплачивалось ему великим предательством.
Священник пошел к Макашову, Василий вышел в коридор, разговорился с казаком, который был с ним. Он рассказывал, что полсотни казаков с пистолетами и обрезами просились позавчера к Альберту Михайловичу, но он отказался почему-то от них. Непонятно...
С внутреннего коридора показался свет фонарика, и дневальный пошел навстречу. Возвратился с Васиным старым знакомым подполковником. Он был с таким же, как и у него, десантным автоматом. Рассмотрев в свете мерцающих свечей Василия с автоматом, явно с недовольством сказал, что идет к Макашову. Тот ответил, что генерал-полковник занят. Подполковник измерил его недовольным взглядом и ушел.
Потом пришел Женя. Он сказал Василию, что можно идти отдыхать. Вышел Макашов. Он был в своем черном берете, со звездой Союза офицеров. Женя передал ему Васин автомат, и генерал в сопровождении Андрюши удалился.
Салават договорился с каким-то депутатом о ночлеге для них в кабинете, который находился рядом. Депутат оставил им ключ.
Василий и двое его земляков - киевлян улеглись с “большим комфортом” на полу у шкафа, подложив себе под головы сумки с противогазами.
Пол в этом кабинете был теплый, и Василий
Проснулся он утром от шума, вернее, оттого, что может создать женщина, когда она очень возмущена. Оказывается, Салават не настолько или, может, не с тем, с кем надо, договорился о кабинете для генерала.
Один меньший, по- видимому, личный кабинет той женщины, они с подачи Салавата передали под кабинет Макашову, а зал заседания, что напротив, был свободен, и вчера она там несколько раз собирала какие-то заседания, не забывая каждый раз, проходя мимо них, высказывать свои бурные возмущения.
Войдя в приемную, Василь увидел ту же женщину-депутата, что возглавляла комиссию по работе с женщинами. Перед ней стоял Макашов, и она, как мальчишку, отчитывала его за самовольно занятый кабинет. Кричала, что заняли кабинет беззащитной женщины, хотя в Доме Советов масса кабинетов других различных депутатских групп и комиссий.
Альберт Михайлович, ошарашенный еще и этой свалившейся на его голову, проблемой пытался что-то ей говорить, потом, неожиданно сорвавшись, начал также громко кричать ей в ответ. Затем вбежал в кабинет и захлопнул за собой дверь.
Женя стал ей доказывать, что генерал уже много ночей не спит, и что мы обещаем найти другой кабинет, пусть она только успокоится. Но та продолжала возмущаться, что заняли не чей-то кабинет, а беззащитной женщины.
В приемной с Васиным автоматом дежурил его земляк. Потом Женя привел еще одного мужчину. Мужчина был его лет, статен собой. С красивым, широким, но с правильными чертами и небольшими усами лицом. Приехал он откуда-то с Волги. Кадровый офицер, но в запасе.
– ”Славик”, - представился он, протягивая поочерёдно руку всем стоящим. В ответ ему сообщили, что у них, именно здесь Славиков, как собак нерезаных, и он будет уже третьим.
После он рассказал, что их приехало пятеро боевых друзей по службе, что он “прорвался” сюда, через кордоны милиции, пока один, а ребята остановились в Москве у родственников и что сегодня он пойдет за ними. Василий сказал, что ему повезло - назад не отправили, как многих других.
Но тут в разговор вмешался Женя. Он, как бы шутя, начал издали, что вот, мол, собрались у нас уже три Славика, причем два автоматы имеют, а стрелять не умеют, а тот, кто хорошо стреляет, автомата не имеет.
– И вообще, - сказал он, - я считаю, что мы все останемся здесь, в этом штате, но нам и без оружия работы хватит. Гражданские должны отдать оружие военным. Это логично: ведь я вижу кто, как держит автомат. Да и для дела будет лучше, если автомат будет у профессионала. Поэтому предлагаю гражданским передать оружие по описи.
Женя замолчал, создалась как бы минутная пауза, все молчали. Василий понимал, что инициатива Жени, хотя она и правильна, исходит не от него.
– Значит так, - начал Василий, прервав паузу, - товарищ майор... Это “майор” он говорил сознательно, как сухопутный офицер, переводя морские звания к местным условиям.