Сочинение на вольную тему

Кудравец Анатолий Павлович

— Куда ты такой да на эдаком тракторе? — поинтересовался Игнат.

— А во проскочу, дров привезу. Нарубил недавно.

— Завалишься куда-нибудь с трактором — ни его, ни тебя не вытянут. Поворачивай назад, — посоветовал Игнат.

— Ай, молчите, дядька. Или мне впервой? — осклабился Адась.

Разве закроешь ему дорогу? Сел и погнал зигзагами. Конечно же, это его работа. Игнат слышал, как уже за полночь гудел трактор. Он еще подумал: «Ага, возвращается». И вот, воротился. По столбам дорогу нащупывал.

Игнат вернулся в хату. Марина уже

проснулась, подала сонный голос:

— Что-то радиво сегодня молчит.

— Молчит, и, видать, долго будет молчать, — ответил Игнат. — Линия порвана. Тут и свет, тут и радиво.

— Как же теперь будем?

— Так и будем.

Когда немного рассвело, он снова вышел на улицу. Серое небо висело низко над хатами, но дождя не было. Сивая, точно взболтанная, стояла в лужах вода. Ноги чавкали в разбухшей и вязкой грязи.

Колея от колес трактора и прицепа петляла восьмерками и была свежая, словно трактор только что прошел. Он как будто специально норовил идти по столбам. Заденет прицепом, столб хряснет у земли, переломится, трактор вильнет вправо, на дорогу. И идет некоторое время почти что прямо, пока не приблизится следующий столб. Опять поворот — на столб, затем снова — на дорогу.

Столбы были старые, стояли с тех пор, как проводили электричество, они подгнили, но все же стояли. Долго ли, нет, но еще постояли бы.

«Одним махом и ослепил, и оглушил…»

Двор Адася был в самом конце поселка, на взгорке. Стоял он несколько на отшибе и как бы поперек улицы всеми своими постройками — хата, хлев, истопка, все в одну линию, одной стеной к колхозному полю.

На улице и возле двора трактора не было. «Неужто не он?» — подумал Игнат, хотя был уверен, что натворить подобное мог только Адась. И след вел к нему. И ведь взрослый, кажется, мужчина, и дочка толковая выросла, в институт поступила, сама поступила, без никого, и еще двое меньших дома, — словом, все как подобает, а возьмет в рот горелки — и готов колхоз делить.

Трактор с прицепом стоял за хлевом. Прицеп чисто убран, даже подметено в нем. Дрова сложены под стеной хлева, словно там и лежали давно. Левый борт прицепа немного разбит.

«Если б не был гружен — весь разбил бы, а так выдержал».

Только он вошел во двор, из хаты с ведром в руке выбежала Зина, Адасева жена. Спешила к колодцу.

— День добрый, дядька Игнат, — поздоровалась торопливо, точно провинившаяся. — Вы к Адасю?

— Ага, к нему.

— Коли ехать куда, так трактор неисправен, — она взглянула на Игната голубыми, как васильки, глазами и тотчас отвела их в сторону.

«Что ты заливаешь, девочка, кому?» — подумал Игнат.

— Вопщетки, мне-то никуда не надо ехать, а вот ему… Посшибал вчера столбы, всю линию положил. Так что…

— Я же говорила: не едь, да разве вправишь ему мозги? — Зина неожиданно сорвалась на крик и повернула обратно в хату.

Игнат вошел вслед за ней. С порога она устремилась за перегородку, и оттуда раздался ее звонкий голос:

— Вставай, нечего вылеживаться!

Просила же как человека, не едь, так нет… А теперь что будет! Вставай, вон люди пришли…

— Пришли, так подождут, — голос у Адася был, однако, не сонный. И вскоре из двери перегородки показался он сам, запихивая рубаху в штаны. — А-а, это ты, дядька. Что же стоишь, садись уж. — Адась указал глазами на табурет, а сам прошел в сенцы, болтнул чашкой в ведре, выпил воды, вернулся, сел на другой табурет, затуманенными глазами уставился на Игната, как бы спрашивая: «И что тебе надобно? Или не видишь, что мне и так муторно?»

— Так что же ты думаешь делать? — спросил Игнат, стараясь не смотреть в раскисшее свекольное лицо Адася.

— Как что делать? — пожал тот плечами. — Трактор ремонтировать.

— Вопщетки, еще один такой выезд — и ты его доремонтируешь, хотя я не об этом.

— А о чем?

— О том, что ослепил и оглушил ты поселок. И думаешь, так и сойдет? — Игнат шагнул к выключателю, щелкнул им: лампочка не зажглась. Он не хотел распаляться, сдерживал себя, но глухое раздражение вскипало в нем. Достал трубку, набил табаком, выкатил из печи уголек, прикурил.

— Кто докажет, что это я? Мало тут разных машин ходит?

— Потребуется — докажут. И доказывать нечего.

— Ну, ты же, дядька, не видел, что я ехал вчера? Верно? И никто не видел. Был ветер, буря дайжа была… А столбы гнилые… вот их и положило, а? — Адась говорил спокойно, невинными глазами глядя в глаза Игнату.

«Гляди, откуда и разум берется? — подумал Игнат. — Совсем трезвый, будто и не пил вчера».

— Ведь так оно было, дядька Игнат? — переспросил Адась.

Поначалу Игнату показалось, что он шутит. Такое бывает после пьянки, когда человек не знает, на каком он свете. Но сейчас видел: Адась говорит вполне серьезно. И готов поверить в то, что говорит.

— А если бы провода были под током? — в свою очередь спросил Игнат.

— Откуда мне знать: под током или не под током? Пускай с небесной канцелярией разбираются, или с электриком хотя бы, или с инженером.

— А ты знаешь, что дядька Игнат уже мог бы и не сидеть сейчас перед тобой и слушать твою дурь?

— Как это?

— А так, что я вышел до свету на улицу и засилился в провода. Так что ты думаешь делать? — Голос Игната звучал с хрипотцой. — Или, может, хочешь, чтобы следователь с тобой поговорил?

— Может, это он и пришел уже, тот следователь, а? Может, и ведет уже следствие? — ухмыльнулся Адась.

— Ты во что, милый, ты мне свои зубы не показывай. Нагляделся я за свой век всяких. Я пришел к тебе, а мог, вопщетки, и не прийти. — Игнат встал.

— Дядька, ну разве ж так можно? Следователь… Следователю хватит работы и без нас.

— Я тоже так думаю. А чтобы все было по-доброму, так поставь новые столбы. Я посчитал: нужны три штуки. Лес у тебя есть, ошкуренный, сухой…

— Ты что, дядька, сдурел? Это ж на хату… Я новую хату ставить собирался. А, Зина, ты слышишь, что он придумал?