Сочинение на вольную тему

Кудравец Анатолий Павлович

Его увидели, как только он открыл калитку. И голоса умолкли: все, как по команде, слезли с бревен.

Было их пятеро, у одного, самого высокого, гитара с лентой через плечо. Был здесь и старый знакомый — тот маленький бульдозерист.

— И ты тут? — спросил Игнат.

— А что, разве нельзя?

Игнат ничего не ответил, протянул руку к гитаре. Парень отдал ее, словно ждал такой просьбы. Игнат тронул пальцами струны, они нестройно отозвались. Обвел глазами компанию.

— Так кто тут… плакает?

Хлопцы захихикали, переглянулись, но молчали.

— Вопщетки,

я серьезно спрашиваю, кто тут плакает?

Молчание. Хлопцы старались не смотреть на Игната.

— Еще раз спрашиваю, кто заводила?.. — Это был и вопрос, и глухое утверждение чего-то решенного. И вслед за напряженным молчанием резкий, будто для того, чтобы заслониться, взмах гитарой, удар о бревно. Жалостливо дзынкнули струны, застучали, падая на землю, осколки корпуса гитары. Стало тихо-тихо. Все пятеро со страхом и недоумением смотрели на руку Игната, в которой на обвислых струнах качался кусок фанеры — все, что осталось от большого и красивого инструмента.

Первым подал голос парень, у которого Игнат забрал гитару:

— Ну что она вам сделала, гитара эта? Лучше бы вы мне в морду дали, чем ломать ее. Как я теперь домой приеду, что я брату скажу? Ему через неделю в экспедицию отправляться.

— Так это, выходит, еще и не твоя гитара? — спросил Игнат.

— Неужели ж моя… Я ехал на практику и попросил у брата. Он еще давать не хотел, как знал…

— Вопщетки, теперь и ты будешь знать… И вы все… артисты. Да за песни ваши и правда взять бы которого да о дорогу… этой… с....ю — Игнат бросил остатки гитары на бревна. Сразу к ним протянулось несколько рук, словно остатки эти были интереснее, чем целая гитара.

Игнат пошел во двор. Возле бревен переговаривались.

— Ну, и что теперь делать?

— Покупать новую.

— Покупать… А где и на что?

— «Где» — это не беда. Я видел в районе, в культтоварах как раз такая.

— А на что?.. Когда та стипендия…

— Это правда… не скоро…

Игнат вернулся назад к бревнам:

— Так что, такие гитары продаются?

— Продаются, — ребята дружно повернулись к нему.

— И сколько она… такая?

— Рублей восемнадцать, двадцать…

Игнат еще раз обвел всех взглядом, покачал головой, махнул рукой: эх вы… песенники…

— Ну что, успокоил? — спросила Марина, когда Игнат вернулся в хату.

— Успокоил, — неохотно ответил он, укладываясь в кровать. Укладывался и бубнил сам себе: — Пилемет нужен… Нужен пилемет… Нужен…

Назавтра, перед тем как ехать на мельницу, Игнат положил две десятирублевки на стол, сказал жене:

— Занесешь, отдашь хлопцам.

— Это за что?

— За песни… — Игнат кисло улыбнулся. — Я вчера разбил их гитару, так пусть новую купят…

XVII

Не погода, а неразбериха какая-то. То выдастся тихий, солнечный день, будто и не поздняя осень. А то зарядит докучливый, как короста, дождь. Туманится, пологом затягивается округа. Разбушуется ветер — порывистый, с сухим шорохом по крыше, с плеском по лужам, словно утки разгулялись

на воде. И пузыри приплясывают, кружатся.

Верно сказано: осень на рябом коне едет.

Лес стоял совсем голый — только дуб кое-где держал скрюченную, точно из ржавой жести, листву, чтобы шелестеть ею до новой.

Лес должен раздеться, земля напиться, а там и зима может приходить.

Лес разделся, воды налило — ни пройти, ни проехать, пора бы и морозу ударить. Хоть бы воду собрал да грязь подтянул. Но мороза все не было.

Вот так крутил ветер, нахлестывал дождем то с одной, то с другой стороны, пока Игнат не заметил, что на потолке рядом с трубой потемнела побелка, а затем и капать начало оттуда.

«Дожил, вопщетки, мать твою…» — в сердцах подумал о себе Игнат, хмуро глядя, как медленно наливается, тяжелеет и затем срывается вниз капля, рассыпаясь брызгами по полу. Подставил медный таз, чтобы вода не растеклась по хате, но капли так звонко стучали по нему, что не выдержал, положил на дно тряпку.

Залез на чердак, посмотрел: отошла жесть возле трубы, и дождь стал засекать в щель. Вода по трубе пошла вниз, размывая глину. Заткнул щель снизу, пока дождь немного утихнет, просохнет крыша и можно будет приставить лестницу к крыше, залезть да посмотреть. Удивлялся только, почему протекать стало: ведь и хата новая, и сам крыл, своими руками…

Было это поутру. А днем ветер повернул с востока, небо очистилось, проглянуло даже солнце, на какое-то время оживило все окрест. Играла вода на солнце, сверкали, серебрились капли на сучьях яблони… И теперь уже все это не страшило — ни дождь, ни ветер, ни пятно на потолке.

Назавтра встал по обыкновению, еще затемно, оделся, не зажигая света, чтобы не беспокоить им жену, заглянул в мастерскую, щелкнул выключателем — лампочка не зажглась. Подумал: перегорела. Запалил керосиновую, она всегда была под рукой, проверил лампочку: нет, все нормально. Значит, что-то не так. Вышел во двор, бросил взгляд вдоль улицы — ни у кого не светятся окна. Редко кто вставал раньше его в Липнице, разве что по болезни или по иной крайней причине, но пора было хоть кому-то засветить свои окна. Должно быть, электрики отключили, а подключить забыли, решил он.

Выбрался за ворота на улицу и сразу запутался в проволоке, как синица в волосянке. Так-сяк выпутался, смотрит: столб лежит на боку и дальше проволока порвана.

— Вот тебе и на, — произнес вслух и пошел дальше по улице. Еще один столб лежит, а второй завис на Миколковой липе, болтается, точно висельник. Опять запутался в проволоке и только тогда подумал: «А что, если б она была под током». От этой мысли даже мурашки пробежали по телу.

Выпутался и на этот раз, двинулся дальше, теперь уже осторожнее. Дошел до конца поселка. Тут все столбы стояли на месте. Не может быть, чтобы так положил их ветер. Положил и проволоку изорвал. И на липу забросил… Где уж там ветер… Вчера под вечер Хведоров Адась ехал на тракторе в лес. Сам пьяненький, и трактор без фар. Еще останавливался около его двора, закурить просил.