Сочинения в 2 т. Том 1

Северов Петр Федорович

Рассуждая вслух, Иван Семенович говорил:

— Я понимаю, Макарка, что сегодня ты на заводе, как в лесу: ни приятелей, ни знакомых. Однако это одиночество на людях быстро кончится; пройдет какая-то неделя, запомни: одна неделя, и у тебя появятся новые интересы, заботы и, конечно, друзья. Тут и шаг времени переменится, и сам не заметишь, как полетят они, помчатся не пустопорожние, нет, разумные, веские, молодые твои деньки.

Почему этот приметный, всеми уважаемый на заводе человек, занятый большими делами и заботами, уделял ему — безвестному парню с котомкой —

так много внимания? Макару хотелось об этом спросить, однако он не решился, а позже подумал, что и эта загадка постепенно разгадается, быть может, им вместе жить и работать годы.

Неторопливо шагая рядом и искоса поглядывая на Макара, Боровлев спросил:

— Скажи мне, сегодня ты сильно испугался, вот когда металл хлынул из ковша? Мы ведь неподалеку находились, и мне в ту минуту припомнилось, что сам я, впервые в таком положении очутившись, едва-едва на месте устоял. Казалось, надорвись во мне какая-то самая последняя ниточка, бросился бы из цеха куда глаза глядят. А удержало меня, как я понимаю, чувство изумления. Человеку я изумился: силе его характера. Новичка это чувство всегда в мартеновском ожидает: есть тут чему изумиться и за что человека уважать.

— Верно, — согласился Макар. — Есть за что уважать человека.

Но мастер еще не закончил мысль и продолжал в задумчивом увлечении:

— Человеку дано удивляться с младенчества. Ребенком он удивляется тому, что солнце всходит, что дерево растет, что птицы поют; в школе удивляется, что дважды два — четыре и что ниточка на карте — по сути, огромная река; на заводе превращениям руды удивляется, рождению чугуна, вызреванию стали, прокату, ковке, штамповке — процессу происхождения необходимых и надежных, искусно сработанных вещей… Все сам изобрел человек, сам придумал и сам же удивляется чуду своей мысли и труда. А ведь если хорошенько призадуматься, Макар, так удивляться прежде всего следует именно ему — самому человеку.

— И вроде бы нечему удивляться, — заметил Макар.

— Верно! — охотно согласился Боровлев. — «Вроде бы нечему»! Но тут все зависит от того, как смотреть на события и на людей, чего искать в человеке, чего ждать от него, чего требовать. Я повторяю тебе, Макарка: наиболее удивительное — сам человек. Завтра ты познакомишься с одним рабочим пареньком: он явится в холостяцкое общежитие. Паренек этот воспитался у нас в мартеновском и сейчас в институте заочно учится. Послушай его внимательно: это из нового поколения сталеваров, твоего «призыва», твоих лет. Может статься, что вы и подружитесь, хотя, сказать откровенно, ты мне булыжник придорожный напоминаешь, а он — отточенную сталь.

…Что за Алеша Моисеев? Почему знаменитый мастер отзывается о нем с такой откровенной похвалой? Макар пытался расспросить о Моисееве у ребят, плотно заселивших все комнаты и закоулки общежития, но эти пасмурные, настороженные ребята, прибывшие сюда недавно из разных областей страны, сами — металлурги без году неделя, ничего вразумительного не ответили. И лишь Ваня Подрезов сказал:

— Про Моисеева слышал: говорят, башковит. Его в начальники смены выдвигают.

— А

начальник смены, — спросил Макар, — это высоко?..

Ваня Подрезов сделал многозначительную мину.

— Ого! В прежние времена, говорят, до такой должности нужно было лет двадцать у печей прошагать.

Очень не терпелось Макару увидеть молодого начальника сталеваров, и, когда в общежитии было объявлено, что вечером здесь же, в красном уголке, состоится лекция, которую будет читать Алексей Моисеев, Макар занял место намного раньше других.

Незадолго до начала лекции рядом с Макаром уселся востроносый, лобастый парень; искоса взглянул, усмехнулся.

— Значит, как в школу, с тетрадочкой пришел?

— Я так понимаю, что это — мое дело, — сказал Макар.

Парень заерзал на стуле, молвил смущенно:

— Я и сам с тетрадью на лекции хожу, так что напрасно ты обиделся.

— Учиться нигде не стыдно, — сказал Макар. — А если бумагу забыл, могу поделиться. — Он рванул надвое тетрадь, подал половину парню. — Держи. Вот тебе половина карандаша…

Востроносый засмеялся.

— Ну, брат кубанец, щедрый ты человек!

Макар удивленно взглянул в его веселые глаза.

— Откуда ты знаешь, что кубанец?

— Только у вас на Кубани носят такие лихие картузы.

— Сейчас у меня нету времени, — сказал Макар. — А после того, как закончится лекция, выйдем в коридор — и я тебя вздую.

Парень смотрел на Макара с интересом.

— А может, и не вздуешь?

— Как пить дать.

— Все-таки хорошо, что сначала лекция, — весело заметил парень. — Если бы ты переменил программу, лекцию, пожалуй, пришлось бы отложить. Итак, разреши начать?

Парень встал, слегка опершись о плечо Макара, встряхнулся, расправил плечи и, веселый, уверенный, подошел к столу. Тотчас же рядом с ним вырос коренастый усач — комендант общежития: вскинув руку, властно потребовал тишины.

— Так что слово берет начальник смены мартеновского, Алеша Моисеев, а вопрос у нас единственный, тот, что на афише — «Сталь»…

Мог ли догадаться Макар Мазай, с кем он разговаривал? Как он мог бы догадаться об этом? И что за стечение обстоятельств: сначала пригрозить лектору, что, мол, вздую, а потом сидеть и слушать его лекцию! Сбежать бы отсюда, что ли? Он оглянулся на дверь и понял — там не протиснуться, А востроносый и лобастый прямо, спокойно смотрел на него, без малейшего признака обиды или злости. Макару даже показалось, будто Алеша Моисеев улыбнулся, еле приметно.

— Сталь, — произнес Алеша отчетливо и резко, и в самой интонации его чистого, звучного голоса прозвенел металл.

А потом, поглощенный свободной и ясной речью Алексея, Макар невольно вспомнил мимолетную похвалу мастера Боровлева: он сказал, что этот молодец — Алеша — сам, как отточенная сталь.

Видимо, верно рассчитал Иван Семенович Боровлев ступени посвящения в сталевары. Макару запомнился этот вечер. Позже ему иногда думалось, что он мог бы вспомнить и всю речь Алеши, слово в слово, и даже кое-что добавить от себя.