Сочинения в 3 томах. Том 2. Диктатор
Шрифт:
Милошевская, не проговорив больше ни слова, уселась на свое место. Торба, ни к кому не обращаясь, но достаточно внятно сказал:
– Что посадили их - хорошо. Но лучше бы выгнали вон.
Гамов гневно повернулся к нему.
– Вилькомир Торба, еще одно выражение в таком духе, и вам придется разговаривать с солдатом, а не со мной.
– Понял. Слушаюсь!
– бодро отозвался Торба.
Гамов обвел глазами зал, вглядываясь в каждого.
– В вашей стране смута, - начал он.
– Смуты в вашей истории были нередки, но сейчас особенно сильна и особенно опасна. Пока продолжается война, ваши партийные раздоры для наших армий представляют ненужные трудности. Есть много способов обеспечить для нас безопасность в Патине. Самый простой -
– Это невозможно, - твердо заявила Милошевская. Понсий Марквард, еще не отошедший от унижения, молчал.
– Мы на это не пойдем!
– Это вполне возможно, и вы на это пойдете, - невозмутимо продолжал Гамов.
– В правительстве создадим верховное Ядро над министрами. В Ядре - четыре человека, два максималиста и два оптимата. Максималисты - Вилькомир Торба и человек, которого он подберет себе в помощники. То же и с оптиматами - Понсий Марквард и его помощник. Для оптиматов предписываю единственное ограничение - Милошевская в Ядро не входит.
– Очевидно, для обещанного вами включения в политику женского начала, - иронически заметила Милошевская.
– И вы думаете, что будет плодотворная работа?
– с сомнением спросил Торба.
– Не будет работы, - поддержал его обретший голос Марквард.
– Будет, и очень плодотворная! Верховным управляющим вашей страной на все время войны назначаю командующего нашими войсками в Патине генерала Леонида Прищепу, отца присутствующего здесь полковника Павла Прищепы. Он заинтересован, чтобы все важнейшие вопросы народного существования решались единогласно. Четное количество максималистов и оптиматов не даст одной стороне перевеса над другой. Это и будет гарантией полного согласия при решении государственных вопросов.
– Не будет согласия!
– одинаково воскликнули Марквард и Торба.
– Оно уже есть. Вы согласно заявляете, что согласия не будет. Значит, может у вас быть единое мнение. Слушайте и запоминайте, будущие дружные правители государства. Вам будут передаваться только вопросы первостепенной важности, ответ на них возможен лишь в двоичном коде - «да» либо «нет». И если вы дружно не ответите «да» либо «нет», военный командующий на площади подвергнет вас порке, как школьников, не усвоивших задания - по десять плеток каждому из четверых. Теперь вы понимаете, Милошевская, почему я не включил вас в правительственную четверку, хотя эта причина и не главная? Порка не означает отстранения от поста. Такого отстранения вообще не будет, чтобы не дать вам легкого пути избежать согласований - членство в Ядре сохранится до конца войны. После публичного наказания за нежелание согласия вам снова поставят тот же вопрос. Если в течение суток, проведенных за охраняемыми дверьми, вы снова не найдете единого решения, вас вторично выведут на площадь и повесят как саботажников, поставивших свои личные маленькие амбиции выше государственных. Вам ясна дальнейшая ваша судьба, непримиримые соперники?
Гамов излагал свою конституцию для Патины очень спокойно, но я предпочел бы увольнение от всех своих прежних должностей, даже арест, положению двух лидеров Патины, выслушавших такой странный приговор. Какую-то минуту все молчали, ошеломленные, - говорю о патинах, а не о нас, - только Марквард прошептал что-то вроде «Неслыханно! Неслыханно!». И он был прав, конечно: Гамов отказался в данном случае от всякой классики правительственной неприкосновенности и свободы мнений. Его конституция для Патины писалась не чернилами, а розгами.
Первым очнулся от ошеломления Вилькомир Торба и задал вопрос, показавшийся мне уместным и умным:
– Диктатор, а вы не допускаете, что мы с Марквардом
Гамов предвидел такую ситуацию.
– Он будет интересоваться вашими ответами и осуществлять наказания, если вы их заслужите. Но над вами будет поставлен и другой орган, имеющий право принимать или отвергать ваши решения. Этот орган - Контрольный женский Комитет. В нем будет несколько самых известных женщин страны. Почему женский Комитет, спросите вы? Потому что женщины не только разумом, но и сердцем ощущают, что воистину полезно стране, что ей вредно, хоть, как и мы, и прикрываются порой звучными словечками о чести, благородстве, высоких традициях и прочем. И чтобы избавить членов Контрольного Комитета от мужского воздействия, ни один мужчина не будет допущен на их заседания, а сами заседания будут тайными, и отчеты о них объявляться не будут. И больше того - военный командующий страны не получит права отменять решения Контрольного Комитета, хотя до конца войны он у вас в стране - истина в последней инстанции.
– Гамов повернулся к Милошевской.
– Возглавлять Контрольный женский Комитет я попрошу вас. Вы согласны?
Милошевская сверкнула глазами. Было что-то колдовское в том, как умела она менять их выражение.
– Принимаю должность председателя Контрольного женского Комитета. Уведомляю вас, что командующий вашими оккупационными войсками генерал Леонид Прищепа не раз проклянет судьбу, столкнувшую его со мной.
– Это уже его личное дело - проклинать или благословлять судьбу, - добродушно сказал Гамов.
Он встал. Заседание закончилось.
10
Как ни странно, но диктаторское решение Гамова - принудить Патину к придуманной им удивительной конституции - не только не вызвало возмущения, но было принято со злорадным удовольствием. Этот народ готов был примириться с любой несообразностью, лишь бы она поражала воображение, да еще ущемляла тех, кого они объявляли своими противниками. На улицах оптиматы с хохотом кричали максималистам: «Болтать не будете, зарядит ваш Понсий речь в три лиги длиной - потащат под розги!» А максималисты возражали: «И вашему Вилькомиру, что не войдет сразу в мозги, введут публично через задницу». И оба противника тут же приходили к согласию: «Теперь мама Люда всему голова!». Милошевская вскоре после нашей встречи появилась на стерео. На нее трудно было смотреть, до того она была зловеще красива. Ничего важного она, естественно, не сказала - пригрозила, что и Вилькомиру Торбе, и Понсию Маркварду придется держать ушки на макушке, как бы они ни оправдывали свои действия военными обстоятельствами. Гамов хохотал и бил себя ладонями по коленям - любимый его жест.
– Семипалов, вы не находите, что она почувствовала себя выше партий? Не представительницей, а выразительницей народа. Именно на это я и рассчитывал, когда придумывал патинам конституцию.
– А также на то, что у патинов культ женщины. От мужчины они не потерпели бы внепартийности, но женщина может встать надо всеми. Особенно если она так красива, да еще хорошая пианистка - ведь у патинов, как и у родеров, музыка возвышается над всеми искусствами.
– У вас нет желания послушать ее игру, Семипалов?
– Боюсь, что частые встречи с Людмилой, как бы она хорошо ни играла, не обойдутся без политических ссор. Патина умиротворена - и ладно. Будем думать об Аментоле.
Аментола быстро оправился от позора в Клуре. Ему удалось бежать на своих кораблях в Кордазу, столицу Кортезии. Павел Прищепа доложил, что Аментола концентрирует в окрестностях столицы весь свой воздушный флот и что водолетные заводы страны получили гигантские задания. Президент Кортезии понял, что поворот в войне произошел благодаря появлению у нас огромного водолетного флота - и энергично преодолевал свое отставание.