Сочинения в двух томах. Том второй

Эверс Ганс Гейнц

— Конечно, имеют, даже очень. Мисс Гвендолин прямо мне говорила, и не один раз, что она не обращает ни малейшего внимания ни на Ральфа, ни на кого другого. Она ничего бы не имела против, если бы их всех завтра утром хватил удар. Так и сказала! И больше того — изо всех ее ухаживателей я для нее, вообще говоря, самый приятный и удобный.

— Так, так, — заметил Брискоу. — Самый приятный и удобный. Скажите мне, случалось ли вам приблизиться к Гвинни? Я имею в виду, брали ли вы ее за руку, целовали, обнимали?

Молодой человек покачал отрицательно головой:

— Нет,

этого не было, этого еще не было! Мисс Гвендолин не любит, когда к ней прикасаются. Она говорит, что боится щекотки. Но, поверьте мне, будет и это!

— Вы полагаете? — усмехнулся Брискоу. — Тогда, Тэкс, я действительно не понимаю, на что же вы хотите жаловаться?

Секретарь устремил на него свои невинные голубые глаза.

— Жаловаться? Мне жаловаться?! Да я думал, что вы выкинете меня вон!

Брискоу покачал головой.

— Я ставлю одно условие. Вы вначале что-то болтали, что ваша жизнь зависит от этого! Так вот, у меня величайшее отвращение к самоубийствам, вольным смертям и ко всему с этим связанному. Даже разговоров об этом я не перевариваю. Предоставим решать Гвинни. В конце концов, она — сама себе хозяйка. Она сама знает, кого хочет, а кого — нет. Вы же, Тэкс, будете довольны, каково бы ни было ее решение. Обещаете ли вы мне это?

Он протянул молодому человеку руку, которую тот крепко потряс.

— Конечно, — воскликнул он, — без сомнения и от всего сердца! А вы, хозяин, вы ничего не имеете против?

Брискоу засмеялся, но смех его прозвучал до чрезвычайности серьезно.

— Я говорю вам, Тэкс, что ничего бы я так не желал. Вы можете быть вместе с Гвинни и днем и ночью, понимаете: днем и ночью. — Его голос поднялся и звучал угрожающе, но вместе с тем отдавал отчаянием. — Если бы это только от меня зависело, Тэкс.

Я хотел бы принести ее голой к вам в кровать, даже сегодня же ночью, мой дорогой мальчик!

Он провел по лицу обеими руками, точно хотел стереть горячий пот. Затем снова взялся за трубку.

— Не будем больше об этом говорить! — сказал он. — Дайте же мне наконец почту.

В этот день Тэксу Дэргему некогда было похохотать в Централ-Тресте. Ему не дали ни минуты отдыха. Только в пять часов Брискоу отпустил его.

Что ему предстояло делать теперь, было для него вполне ясно. Конечно, он ничего не понимал в мотивах, двигавших Брискоу. Не было у него и времени об этом подумать. Одно он понял, что со стороны отца не встретит ни малейших препятствий. Поэтому он купил сначала большой букет орхидей, а затем поехал в Парк-Авеню в дом, где жила Гвинни. Джерри, дворецкий, проводил его прямо наверх. Наверху пришлось выдержать борьбу с сестрой милосердия, которая его не знала и не хотела пускать в спальню. Но мужество Тэкса Дэргема одолело бы сегодня и более страшных врагов. Скоро с сияющей улыбкой он стоял перед кроватью Гвинни.

— Ах, это ты, Тэкси, — обернулась она к нему, — хорошо, что ты пришел. И цветы принес — поставь их на стол.

Он собрался поставить свои орхидеи на ее ночной столик, но она сразу одернула его.

— Разве

ты не видишь, что тут совсем нет места? Поставь их туда, на стол!

Он повиновался, пробежал на другой конец комнаты и снова вернулся. Он стоял перед ней, смотрел на нее и упивался этим зрелищем.

Она была очаровательна в своей постели. Синеглазая блондинка, как и он. Мальчишеские локоны обрамляли ее головку и раскинулись по подушке. Шея и плечи были голые, сгибы нежные и тонкие. Личико точно вырезано из слоновой кости, щеки и губы кровяно-красные. Большой палец левой руки эта очаровательная куколка держала во рту и сосала.

— Ты вовсе не выглядишь больной, Гвендолин, — сказал он удивленно. — У тебя вполне здоровый цвет лица.

— Ты дурак, Тэкси, — засмеялась она, — дай лучше мне губную помаду.

Он взял помаду из ночного ящика и держал ее в руке.

— Сначала вынь палец изо рта, — потребовал он, — ты знаешь, что я этого не терплю. Ты ведь уже больше не сосунок.

Она послушалась. Вокруг пальца была уже красная полоса. Она вытерла его о подушку. Взяла помаду, прибавила еще немного красноты, чтобы улучшить свое здоровье.

Затем она дернулась, прижала обе руки к телу, заворочалась из стороны в сторону и застонала.

Он испугался:

— Тебе больно? — спрашивал он.

Она накинулась на него:

— Не задавай глупых вопросов! Конечно, мне больно! В желудке, в пищеводе, во рту. Принеси чашку со льдом, она стоит там внизу.

Он схватил ее руку, которую она у него тотчас же отняла.

— Сколько раз я должна тебе говорить, чтобы ты меня не трогал. Принеси лед!

Дэргем вздохнул.

— Как можно так бояться щекотки? А лед, Гвендолин, я, конечно, тебе не принесу, потому, что вся твоя болезнь происходит от бесконечного глотания льда и ледяной воды. Ничего удивительного — так можно себе наделать ран в животе.

Гвинни свистнула, затем сказала:

— Принеси сейчас же лед или я прогоню тебя.

Тогда он пошел и принес миску.

— Положи мне кусочек в рот! — приказала она. — А когда этот растает, еще один и потом снова, слышишь? И чтобы ты знал: это мне очень полезно. Доктор Низбетт мне это прописал. Внутри у меня все горит, а лед охлаждает…

Он хотел сесть на стул, но там лежало платье.

— Сядь на кровать! — сказала она. — Хочешь, и тебе дам кусочек льда?

— Нет, — сказал он, — но можешь велеть подать мне чаю. С парой бутербродов. Я сегодня не завтракал.

Она позвонила и заказала для него чай. Тем временем она ни на минуту не оставляла его в покое, отдавая все новые и новые распоряжения. То он должен был уменьшить отопление, так как ей было слишком жарко, и тотчас после этого — снова прибавить. То должен был подать ей папиросы, шоколад. При этом он не знал, что ему делать с миской со льдом, и тщательно носил ее с собой. Он был рад, когда сестра милосердия вкатила чайный столик. Мог, по крайней мере, освободиться от миски. С грустью он посмотрел на тонкие сандвичи. Они были с салатом, сдобренным каплей майонеза.