Сочинения в стихах и прозе

Нахимов Аким Николаевич

Траву, и дерево, и корни, и цветы

Теребит, гложет, жрёт, глотает всё в пути.

«Возможно ль! – он кричит: – я должен быть слугою,

Вот как ругается царь адский надо мною!

Нет, Вельзевул! хотя ты знатный господин,

Но Голод в пекле тож имеет знатный чин,

И род мой твоему ни чём не уступает:

Почтенна Смерть меня отменно уважает;

Война

сестра моя, а Нищета кума,

Родная тётка мне сиятельна Чума,

В великой дружбе я с учёностью бываю,

И часто чудеса творить ей помогаю.

О, сколь поругана высока честь моя:

Холопом буду нынь у санкюлота я!*

Хоть должен выполнить бесовско повеленье,

Но Стиксом я клянусь питать к французам мщенье.

И в помощь пригласив Разврат, Болезнь, Войну,

Обрушу гибель всю на горду их главу!»

3

Безумные враги отечественных щей!

Не зрю я в вас славян, не зрю богатырей;

Насилу движутся полмертвы ваши трупы!

Оставьте наконец вы соусы и супы;

Не галлам вы должны, но предкам подражать:

Прямою доблестью и пузом щеголять.

Из второй песни

1

На деньги ужас как нечисты духи падки;

Известно, что они всегда любили взятки;

Бесовской алчности уже я зрю пример:

Содрал с меня алтын на привязи Цербер.

Когда с бумагой в суд приходит челобитчик,

Кряхтит и кашляет от радости повытчик,

Облизывается в восторге секретарь

И нюхает табак приказна мелка тварь.

Проситель корчится; подьячие гордятся:

Змеёю должен он пред гадом увиваться,

Просить и кланяться, давать и обещать,

В трактирах подчивать и дома угощать.

Случилось так и мне меж адскими крюками.

Чего не делал я пред подлыми чертями!

Нижайше кланялся, покорнейше просил:

Давая деньги им, кису опорожнил;*

Но недовольны тем кургузы оплеталы:

«Зачем, – кричат, – зачем твои карманы малы?»

Насилу я смягчил бесовские сердца.

Отверзлися врата геенского дворца:

В

огне и в пламени монарх мне адский зрится,

Престол его в дыму, как ветчина, коптится;

Покрыты сажею порфира и венец;

Величество его так чёрно, как кузнец.

От роду я не зрел толь пакостные рожи!

Прекрасны все его министры и вельможи,

Нарядна гвардия, хорош придворный штат:

С рогами всякий здесь, . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

2

Простёрла Мода перст – и вдруг девицы, дамы,

Как ведьмы стали все с предлинными хвостами;

Рекла – и волосы нависли на глаза;

Велит – и лысина, где были волоса;

Восхощет – и все вдруг девицы обнажатся

И будут голые, как дикие, таскаться;

Прикажет им – и вдруг оденутся в мешки,

И вместо чепчиков носить начнут горшки;

Мигнёт – и те, что нынь лепечут по-французски,

Заквакают в домах, как жабы иль лягушки.

3

Вдруг жрица земляка преславна обняла,

И к русским модникам и модницам рекла:

«Месьё! кто радости из вас не ощущает?

Ещё кладь мудрости вам Небо посылает!

В французе дивном сем приходит к вам Сократ;

Какое счастие для вас и ваших чад!

К тому же и его несчастно положенье

Возбудит в вас к нему сердечно сожаленье.

Французам помогать обязан русский всяк:

Кто мыслит иначе, тот варвар и дурак,

Толико нищие французские почтенны,

Колико бедняки российские презренны.

Невеждам пособлять вам Мода не велит;

Хоть русский ранами в сражениях покрыт,

И славно прослужа отечеству полвека,

В награду нищий стал и жалостный калека;

Хоть жизнь боярскую, именье защитил:

Но если б у бояр он хлеба попросил;

Бояре! вам велит французско воспитанье

Плевать на русское израненно созданье!

Похвальнее для вас французов богатить,

Чем грошем русского калеку одолжить.

Явите щедрость нынь преславну Пурсоньяку!» –