Сочинения. Том 1. Жатва жертв
Шрифт:
— Петя, я должна тебе рассказать об одном человеке.
— Да, — откликнулся сын; он курил и чертил.
— Этот человек, — произнесла Юлия Владимировна с веселым превосходством над тем, что говорила, — считает себя твоим отцом… Фигурально, конечно.
Петя обернулся.
— Как?! — Но тотчас успокоил себя: — Я тебе не говорил о том, что случалось раньше. Иду и вижу: вот мой отец! На заводе и сейчас такой есть. В модельном цехе. У меня такое ощущение, что и он знает, что я его сын. Но это прошло. — Подумал: — Да, да, прошло. Кто этот человек?
— Тот… который звонил.
Они замолчали и почему-то вместе
Петя сидел лицом к матери.
— Что ему нужно? Зачем он тебе об этом говорит?
— Я сама хотела бы это понять…
— Но ты объяснила ему, что это его самообман. Ведь ложь!
— Это странный, одинокий и, возможно, несчастный человек. Ему нельзя отказать в сочувствии.
— Мама, пожалуйста, не огорчай меня. Ты забываешь папу…
— Петя, молчи!
— Это какой-то кошмар! Вдруг я обнаруживаю в жизни тысячи отцов, а ты киваешь: да они все твои отцы. Тогда у меня нет матери!
— Петя!
Петя отвернулся.
— Я не думала, что ты примешь это всерьез, — мирно проговорила Юлия Владимировна. — Ты должен был отнестись иначе — один из людей думает вот так. Вот и все. Он много лет прожил на севере. Был момент, когда я думала, что он мелкий авантюрист, вернее… артист, любящий импровизированные спектакли, но сейчас ничего не понимаю. Я даже не совсем уверена, болен он или здоров. Может быть, у него всего одна мысль: будто он бессмертен.
— Бессмертен! — Петя встал.
— Прямо он мне так не сказал. Может быть, и мысли у него подобной нет — есть чувство, он чувствует себя бессмертным. Таким он видит себя. Ты можешь себе представить!
— Он знал отца?
— Да. Он сказал, что папу убили на переправе.
Петя усмехнулся.
— Я, наверно, глупо тебе все пересказала?
— Нет, нет, я совсем не об этом…
Петя посмотрел на часы. Юлия Владимировна ушла за ширму. — Пусть он к нам придет, — сказал Петр.
За ширмой долго не слышался шорох страниц.
Петр проснулся и понял: он — здоров. Вспомнил, что, засыпая, принял какое-то решение, но какое — предстояло вспомнить. Решения принимались на работе или относительно работы, и он стал собираться на завод, хотя бюллетень позволял остаться дома.
На кухне сказал соседям «здрасте», окунул лицо в водопроводную струю. Вода шумела, и слова о гриппе, погоде, вчерашней телевизионной программе, казалось, текли из крана вместе с водой.
Перед зеркалом растирал лоб и щеки — вверх-вниз и по кругу. Но что-то не стиралось, и он увидел, что его лицо постарело — стало неприятным, словно обознался и теперь созерцал свою ошибку. Но мысль о том, что он стал старше, удовлетворила его, ибо в то время, как он отвечал за рационализаторскую работу большого завода… — и тут ему виделись люди, приходящие в отдел, ожидающие его совета, разыскивающие в цехах, в то время, как он… — и тут представлялись его статьи по автоматике, математическому анализу и пр… в то время, как он… — и вспомнил женщину, с которой еще не начался роман, но он и она уже свыкаются с мыслью о его неизбежности — он оставался неубедительно юным. Однажды в плохом настроении сочинил себе некролог, начинавшийся так: «После долгих лет большой и плодотворной жизни наконец-то умер молодой талантливый инженер Петр Станиславович Нечаев».
Но вот лицо сдалось: постарело. Выделился рот, а не губы, нос, а не глаза, они ушли вглубь, как уходят в подъезд люди. Заматерел.
О своем отложенном намерении Петр вспомнил в автобусе — и показалось, он едет одновременно в двух направлениях — что-то сделать на заводе и подумать о том, что вчера услышал от матери. Разве не абсурд специально приехать на завод думать о бессмертии!
Из всех слов, которыми
По утрам в комнате соседа скрипит паркет. Это Анатолий Зиновьевич делает упражнения. На газе под крышкой готовит еду с таинственными запахами, он знает какие-то чудотворные составы. Из ванной, окатив себя холодной водой, выходит с победоносным видом. Это понятно. Анатолий Зиновьевич, старый библиотекарь, борется со старостью. Но все приговорены. Это разумеется само собой. «Но, принимая во внимание…» — развлекся Петр…
Он вспомнил выездную сессию суда. Судили агента по снабжению, который воровал у завода гвозди и доски, лампочки и рубероид. Суд был показательный, и все знали, что наказание будет на всю железку. Но, когда судья, читая приговор, дошел до слов: «но принимая во внимание…», глаза подсудимого подпрыгнули. На миг всем показалось, все заявленное прокурором и подтвержденное свидетелями к делу не шло. И помимо украденных гвоздей и рубероида, есть другое измерение жизни человека, говорящего с провинциальным акцентом. Но так только показалось…
«Принимая во внимание…» — думал Петр, — маленькая лазейка для большой надежды. Приговор известен, но «принимая во внимание», что солнце еще всходит, а Земля вращается, а ты живешь, можно лечить зубы, язву желудка, систематизировать половую жизнь. И все мы живем так или иначе внутри этого момента — пока судья произносит «принимая во внимание».
Имеет смысл только то, что можно измерить масштабом человеческой жизни. Если человек хочет строить, ему нужно дать кирпич и цемент. Человеку нужно дать возможность увидеть к старости свою постройку законченной. И так во всем. То, что выходит за этот масштаб, по отношению к человеку жестоко.
Петя прошел мимо вахтера, поднялся на второй этаж и объявился перед инженером Колчиным. Не снимая пальто по праву больного, сел за стол, открыл папку с надписью «Последние поступления».
— Он или того, или лукавый Ходжа Насреддин, — проговорил Петр, читая рацпредложение, поступившее от одного вахтера. Автор предлагал во втором цехе снять металлические ворота и сдать их в утиль.
— Ты о воротах? — откликнулся Колчин, готовый говорить и о Насреддине, и о фантазиях сторожей, страдающих от безделья, лишь бы не крутить арифмометр, не скучать в тесной комнатушке с окнами на широкую реку.
— Нет. Просто так, — Петя захлопнул папку и встал. Надо сбить инерцию вопросов и отвести коллегу от следа. Стоит Колчину спросить: «Что-нибудь случилось?», и не удержится — начнет рассказывать о звонке странного человека, знавшего отца, о матери, о бессмертии, которое поглощает мысли, как болото, захочется что-нибудь прочесть об этом — и все для того, чтобы аргументированно ответить, что это бред, еще более бессмысленный, чем озарения вахтера относительно металлических ворот цеха, которые он обязан охранять. Начнет говорить — и снимет пальто, накурят целую комнату, а внутри лишь станет пусто, а главное — они по-прежнему будут перекидываться спичками и вместе обедать, но, когда под столом их ноги коснутся друг друга, каждый отдернет свою.