Сочинения
Шрифт:
Многие лорды приехали из Виндзора.
Уже несколько часов, как все происшедшее с Гуинпленом стало достоянием гласности. Тайна – та же сеть: достаточно, чтобы порвалась одна петля, и все расползается. Весть о происшествиях, уже известных читателю, вся история о пэре, найденном на подмостках, о скоморохе, признанном лордом, еще утром разнеслась по Виндзору в кругу приближенных королевы. Об этом заговорили сначала вельможи, затем лакеи. Вслед за королевским двором событие стало известно всему городу. События имеют свой вес, и к ним вполне применим закон квадрата скоростей.
– Каково? – спрашивал Френсис Броун, виконт Монтекьют, маркиза Дорчестера.
– Что?
– Неужели это возможно?
– Что?
– Да «Человек, который смеется»!
– Что это за «Человек, который смеется»?
– Как, вы не знаете «Человека, который смеется»?
– Нет.
– Это клоун. Ярмарочный комедиант. Невероятно уродливый, такой уродливый, что его доказывали в балагане за деньги. Фигляр.
– Ну и что же?
– Вы только что приняли его в пэры Англии.
– Вы сами – человек, который смеется, милорд Монтекьют.
– Я нисколько не смеюсь, милорд Дорчестер.
Виконт Монтекьют знаком подозвал парламентского клерка, и тот, поднявшись с мешка, набитого шерстью, подтвердил их светлостям факт принятия нового пэра. Затем он сообщил всякие подробности.
– Вот так штука, – сказал лорд Дорчестер, – а я все время беседовал с епископом Илийским!
Молодой граф Энсли подошел к старому лорду Юру, которому оставалось жить лишь два года, так как он умер в 1707 году.
– Милорд Юр?
– Милорд Энсли?
– Знали вы лорда Линнея Кленчарли?
– Старого лорда? Знал.
– Того, что умер в Швейцарии?
– Да. Мы были с ним в родстве.
– Того, что был республиканцем при Кромвеле и остался республиканцем при Карле Втором?
– Республиканцем? Вовсе нет. Он попросту обиделся. У него были личные счеты с королем. Я знаю из достоверных источников, что лорд Кленчарли помирился бы с ним, если бы ему предоставили место канцлера, доставшееся лорду Хайду.
– Вы удивляете меня, милорд Юр! Мне говорили, что лорд Кленчарли был честным человеком.
– Честный! Да разве честные люди существуют? Молодой человек, на свете нет честных людей.
– А Катон?
– Вы верите в Катона?
– А Аристид?
– Его прогнали, и поделом.
– А Томас Мор?
– Ему отрубили голову, и хорошо сделали.
– И, по вашему мнению, лорд Кленчарли…
– Был из той же породы. К тому же человек, добровольно остающийся в изгнании, просто смешон.
– Он там умер.
– Честолюбец, обманувшийся в своих расчетах. Знал ли я его? Еще бы! Я был его лучшим другом.
– Известно ли вам, милорд Юр, что в Швейцарии
– Что-то слыхал об этом.
– И что от этого брака у него был законный сын?
– Да. Этот сын умер.
– Нет, он жив.
– Жив?
– Жив.
– Невозможно.
– Вполне возможно. Доказано. Засвидетельствовано. Официально признано судом. Зарегистрировано.
– В таком случае этот сын унаследует пэрство Кленчарли?
– Нет, не унаследует.
– Почему?
– Потому что он уже унаследовал. Дело сделано.
– Уже?
– Поверните голову, барон Юр. Он сидит за вами на скамье баронов.
Лорд Юр обернулся, но Гуинплен сидел, опустив голову, и лица его не было видно.
– Смотрите! – воскликнул старик, не видя ничего, кроме волос Гуинплена. – Он уже усвоил новую моду. Он не носит парика.
Грентэм подошел к Колпеперу.
– Вот кто попался-то!
– Кто?
– Дэвид Дерри-Мойр.
– Почему?
– Он больше уже не пэр.
– Как так?
И Генри Оверкерк, граф Грентэм, рассказал Джону, барону Колпеперу, весь «анекдот», то есть историю о выброшенной морем и доставленной в адмиралтейство бутылке, о пергаменте компрачикосов, о королевском приказе, скрепленном подписью Джеффриса, об очной ставке в саутворкском застенке, о том, как отнеслись ко всем этим событиям лорд-канцлер и королева, об отречении от католических догматов в стеклянной ротонде, наконец о принятии лорда Фармена Кленчарли в члены палаты перед началом заседания. Оба лорда старались разглядеть сидевшего между лордом Фицуолтером и лордом Эранделом нового пэра, о котором столько говорилось, но, так же как и лорду Юру и лорду Энсли, им это не удалось.
Быть может, случайно, а может быть, потому, что об этом позаботились его восприемники, предупрежденные канцлером, Гуинплен сидел в тени, укрывавшей его от любопытных взоров.
– Где он, где же он?
Все, входя, задавали себе этот вопрос, но никому не удавалось как следует рассмотреть нового лорда. Некоторые, видевшие Гуинплена в «Зеленом ящике», сгорали от любопытства, но все их усилия были тщетны. Как иногда старые, вдовы благоразумно заслоняют собою от нескромных взоров молодую девушку, так и Гуинплен был укрыт за широкими спинами пожилых, немощных и ко всему безучастных лордов. Старики, страдающие подагрой, мало интересуются тем, что не имеет к ним прямого отношения.
По рукам ходила копия письма в три строки, которое, как уверяли, герцогиня Джозиана прислала своей сестре, королеве, в ответ на предложение ее величества выйти замуж за нового пэра, законного наследника баронов Кленчарли, лорда Фермена. Письмо это было следующего содержания:
«Государыня!
Я согласна. Это даст мне возможность взять себе в любовники лорда Дэвида».
Внизу стояла подпись: «Джозиана». Письмо это, настоящее или вымышленное, возбуждало всеобщий восторг.
Молодой лорд Чарльз Окемптон, барон Мохен, из числа тех, кто не носил парика, с наслаждением читал и перечитывал эту записку. Льюис Дюрас, граф Фивершем, англичанин, отличавшийся чисто французским остроумием, с улыбкой поглядывал на Мюхена.