Сочинения

Сирин Исаак

Слово 68.

Об отречении от мира и о поддержании от вольного обращения с людьми

Когда возлюбим бегство от мира и удаление от людей мирских, тогда ничто не отделяет нас столько от мира, не умерщвляет в нас страстей, не возбуждает и не оживотворяет нас для духовного, как плач и сердечное с рассуждением болезнование. Ибо лицо скромного подражает смирению Любимого. Но также ничто не делает нас столько сообщниками мира, и живущих в мире, и тех, которые в мире преданы пьянству и непотребству, и не удаляет нас столько от сокровищ премудрости и познания таин Божиих, как смехотворство и при вольности в обращении парение мыслей. И это есть дело блудного демона. Но поелику опытом дознал я любомудрие твое, возлюбленный, то умоляю тебя любовию, остерегаться злобы врага, чтобы тебе буесловием не остудить в душе своей горячности любви ко Христу, ради тебя вкусившему желчь на древе крестном, и чтобы враг, вместо сладостного оного упражнения и дерзновения пред Богом, не стал во время бодрствования твоего наполнять душу твою многими мечтами, а во время сна твоего пленять ее нелепыми грезами, зловония которых не терпят святые Ангелы Божии. И тогда соделаешься

ты для других поводом к поползновению, а для себя острым рожном. Посему принуждай себя подражать смирению Христову, чтобы возгорелся скорее огнь, Им в тебя вложенный, которым искореняются все движения мира, убивающие нового человека и оскверняющие дворы святого и всемогущего Господа. Ибо осмеливаюсь сказать со святым Павлом, что мы храм Божий (1 Кор.3:16). Посему, как чист Сам Бог, очистим храм Его, чтобы возжелал вселиться в нем. И как Сам Он свят, освятим и храм; украсим его всякими добрыми и честными делами, облагоухаем его благоуханием покоя воли Божией, чистою и сердечною молитвою, каковой невозможно приобрести общением в частых мирских волнениях. И, таким образом, облако славы Его приосенит душу, и свет величия Его воссияет внутри сердца, и исполнятся радости и веселия все обитатели селения Божия, а наглые и бесстыдные исчезнут от пламени Святого Духа.

Поэтому укоряй непрестанно самого себя, брат, и говори: «Горе мне, бедная душа! Приблизилось время отрешения твоего от тела. Для чего увеселяешься тем, что сего же дни должна будешь оставить и чего не увидишь во веки? Обрати внимание на прежнюю свою жизнь, рассуди, что ты делала, почему так делала и каковы дела твои, с кем провела дни жизни своей или кто воспользовался трудом делания твоего на земле, кого возвеселила ратоборством своим, чтобы вышел он в сретение твое при исшествии твоем из мира, кого усладила во время течения своего, чтобы упокоиться тебе в пристани его, для кого бедствовала трудясь, чтобы прийти к нему с радостию, кого приобрела другом в будущем веке, чтобы приял тебя во время исшествия твоего, на каком поле работала по найму и кто отдаст тебе плату на западе солнца при разлучении твоем?»

Испытай себя, душа, и рассмотри, в какой земле удел твой, и миновала ли ты поле, которое делателям плодоприносит горесть; с воздыханием и беспокойством возгласи и возопи, — чем упокоевается Бог твой паче жертв и всесожжении. Уста твои да источат болезненные гласы, какими услаждаются святые Ангелы; омочи ланиты свои слезами очей твоих, чтобы почил в тебе Святой Дух и омыл тебя от скверны порока; умилостиви Господа твоего слезами, чтобы помог тебе; призови Марию и Марфу, да научат тебя плачевным гласам; возопи ко Господу: «Господи Иисусе Христе, Боже наш, плакавший над Лазарем и источивший над ним слезы скорби и сострадания, приими слезы горести моей, страданиями Твоими уврачуй страсти мои, кровию Твоею очисти мою кровь и с телом моим сраствори воню Твоего животворящего тела. Та желчь, какою напоили Тебя враги, да усладит душу мою от горести, какою напоил меня соперник. Тело Твое, распростертое на древе крестном, к Тебе да прострет ум мой, увлеченный демонами долу. Глава Твоя, преклоненная на кресте, да возвысит мою главу, заушенную супостатами. Всесвятые руки Твои, пригвожденные неверными ко кресту, к Тебе да возведут меня из бездны погибели, как обетовали всесвятые уста Твои. Лице Твое, приявшее на себя заушения и заплевания от проклятых, да озарит мое лице, омраченное беззакониями. Душа Твоя, которую на кресте предал Ты Отцу Своему, к Тебе да путеводит меня благодатию Твоею. Нет у меня болезнующего сердца, чтобы взыскать Тебя; нет у меня ни покаяния, ни сокрушения, которыми вводятся чада в собственное свое наследие. Нет у меня, Владыка, утешительных слез. Омрачился ум мой делами житейскими и не имеет сил с болезнию возвести к Тебе взор. Охладело сердце мое от множества искушений и не может согреться слезами любви к Тебе. Но Ты, Господи Иисусе Христе Боже, сокровище благ, даруй мне всецелое покаяние и сердце неутомимое, чтобы всею душою приступить мне к взысканию Тебя. Ибо без Тебя буду я чужд всякого блага. Посему даруй мне, Благий, благодать Твою. Бездетно и вечно изводящий Тебя из недр Своих Отец да обновит во мне черты образа Твоего. Оставил я Тебя; Ты не оставь меня. Отошел я от Тебя; Ты прииди взыскать меня и введи меня на пажить Твою, сопричти меня к овцам избранного стада Твоего, препитай меня злаком Божественных таинств Твоих вместе с теми, у которых чистое сердце их — обитель Твоя, и в нем видимо облистание откровений Твоих — это утешение и эта отрада для потрудившихся ради Тебя в скорбях и в озлоблениях всякого рода. Сего облистания да сподобляемся и мы по Твоей благодати и по Твоему человеколюбию, Спаситель наш Иисусе Христе, во веки веков! Аминь».

Слово 69.

О том, что безмолвникам полезно не иметь забот, а вредны входы и выходы

Человек многопопечительный не может быть кротким и безмолвным, потому что необходимые причины обременяющих его дел принуждают его невольно, хотя бы и не хотел, заниматься ими и проводить в них время, и расточают его тишину и безмолвие. Посему иноку должно поставить себя пред лицем Божиим и всегда непреложно возводить око свое к Богу, если истинно хочет охранять ум свой, дознавать прекращать и отклонять малые вкрадывающиеся в него движения и в тишине помышлений различать входящее и исходящее. Частые недосуги иноков служат признаком их расслабления в готовности к деланию заповедей Христовых и обнаруживают их недостаточность для Божественного.

Без освобождения от забот не ищи света в душе своей, ни тишины и безмолвия при расслаблении чувств своих. При недосугах от дел не умножай недосугов своих — и не найдешь парения в уме своем или в молитве своей. Без непрестанной молитвы невозможно приблизиться к Богу. После же труда молитвенного возложение на ум нового попечения производит расточение мыслей.

Слезы, ударение себя по голове во время молитвы и пламенное усердие к продолжению молитвы пробуждают в сердце горячность сладости слез, и сердце с похвальною восторженностию воспаряет к Богу и взывает: Возжада душа моя к Тебе, к

Богу Крепкому, Живому: когда прииду и явлюся лицу Твоему, Господи (Пс.41:3)? Кто пил вина сего и потом лишился оного, тот один знает, в каком жалком состоянии оставлен он и что отнято у него по причине расслабления его.

Сколько худы для живущих на безмолвии и лицезрение людей, и беседа с ними! Подлинно, братия, гораздо хуже, нежели для не соблюдающих безмолвия. Как сильный град, внезапно выпав на древесные плоды, иссушает их и уничтожает, так свидания с людьми, хотя бы оные были весьма кратковременны и допущены, по–видимому, с доброй целию, иссушают цветы добродетелей, только что расцветшие от срастворения безмолвия, нежно и роскошно увенчавшие собою стебель души, насажденный при исходищих вод покаяния (Пс.1:3). И как сильный иней, покрыв собою едва изникшую из земли зелень, пожигает ее, так и свидание с людьми пожигает корень ума, начавший производить от себя злак добродетелей. И если вредит обыкновенно душе беседа с людьми в ином воздержными, а в ином имеющими малые только недостатки, то не гораздо ли более вредны разговор и свидание с людьми невежественными и глупыми, не говорю уже — с мирянами? Как человек благородный и почтенный, когда упиется, забывает свое благородство, и бесчестится его состояние, и осмеянию повергается честь его за чуждые помыслы, вошедшие в него от вина, так и целомудрие души возмущается лицезрением людей и беседою с ними, забывает свою осторожность; в мысли у человека изглаждается намерение воли его и искореняется всякое основание к похвальному устройству жизни.

Посему если свидание с людьми и рассеяние себя, с пребывающим на безмолвии случающиеся при парении мыслей, или даже одно приближение к чему–либо, чтобы видеть или слышать это, достаточны уже к тому, чтобы входящее вратами зрения или слуха производило в человеке холодность и омрачение ума для Божественного, и если краткий час может причинить столько вреда воздержному иноку, — что сказать о всегдашних свиданиях и долговременном в этом коснении? Испарение, исходящее из чрева, не позволяет уму принимать в себя Божественное познание, но омрачает его подобно туману, подымающемуся из влажной земли и помрачающему воздух. А гордость не понимает, что ходит во тьме, и не имеет понятия о мудрости. Ибо как ей и знать это, пребывая в своем омрачении? Посему–то омраченным помыслом своим и превозносится она паче всех, будучи и ничтожна, и немощна, и не способна познавать пути Господни. Господь же сокрывает от нее волю свою, потому что не восхотела она ходить путем смиренных. Но Богу нашему да будет слава во веки веков! Аминь.

Слово 70.

О путях, приближающих к Богу и делающихся явными человеку по приятности дел ночного бдения, и о том, что делатели оного все дни жизни своей питаются медом

Не думай, человек, чтобы во всем иноческом делании было какое–либо занятие важнее ночного бдения. Подлинно, брат, оно и важно, и весьма необходимо для воздержного. Если у подвижника не будет рассеяния и возмущения делами телесными и попечением о преходящем, но соблюдет он себя от мира, бдительно будет охранять себя, то ум его в краткое время воспарит как бы на крыльях и возвысится до услаждения Богом, скоро приидет в славу Его и по своей удободвижности и легкости погрузится в ведении, превышающем человеческое понятие. Если монах с рассудительностию пребывает во бдении ума, то увидишь в нем как бы неплотоносца. Ибо подлинно это дело ангельского чина. Невозможно, чтобы те, которые всю жизнь проводят в этом занятии, оставлены были Богом без великих дарований за их трезвенность, бодрственность сердца и попечительное устремление к Нему помыслов своих. Душа, трудящаяся над тем, чтобы пребывать в сем бдении, и отличающаяся оным, будет иметь херувимские очи, чтобы непрестанно возводить ей взор и созерцать небесное зрелище.

Думаю, что с ведением и рассудительностию избравшему этот великий и божественный труд и решившемуся нести на себе тяготу сию — невозможно не подвизаться в этом прославленном, избранном им деле и не охранять себя днем от мятежа сходбищ и от попечения о делах, в опасении иначе лишиться дивного плода и великого наслаждения, какое надеется получить от сего. Кто нерадит о сем, о том смело скажу, что не знает он, для чего трудится, воздерживается от сна, томит себя продолжительным стихословием, утруждением языка и всенощным стоянием, тогда как ум его не участвует в псалмопении и молитве его, но, как бы водясь привычкой, трудится без рассуждения. И если это не так, как сказал я, то почему же лишается он возможности, при постоянном своем сеянии, над которым трудится, пожать великие благодеяния и плод? Ибо если бы вместо сих забот упражнялся он в чтении Божественных Писаний, которое укрепляет ум, особливо же служит орошением молитве и помогает бдению, тесно соединенному с молитвою и вместе подающему свет уму, то в сем чтении обрел бы вождя на стезю правую, обрел то, в чем семя всего питающего молитвенное созерцание и что удерживает помышления от парения, не дает им кружиться и питаться суетным, непрестанно посевает в душе памятование о Боге, указует пути святых, благоугодивших Богу, и делает, что ум приобретает тонкость и мудрость, — словом, обрел бы зрелый плод таковых деланий.

Для чего же, человек, так нерассудительно распоряжаешься собою? Ночью совершаешь всенощное стояние и утруждаешь себя псалмопениями, песнословиями и молениями, но тяжелым и немалым кажется тебе, при кратковременной рачительности во время дня, сподобиться благодати Божией за злострадание твое с другом [ [65] ]. Для чего утруждаешь себя, и ночью сеешь, а днем уничтожаешь труд свой, оказываешься бесплодным, расточаешь бодрственность, трезвенность и горячность, которую приобрел, напрасно губишь труд свой в тревожных собеседованиях с людьми и вещами, без всякого основательного к тому предлога? Ибо если бы у тебя нощному упражнению сообразными сделались дневное делание и горячность сердечной беседы и не было бы промежутка между тем и другим, то в короткое время мог бы ты припасть к персям Иисусовым.

65

В издании 1911 г. читается: в другом. — Ред.