Сочинить детективчик
Шрифт:
— Он еще спрашивает! Я очень рада. Хоть побудем вместе, а то последнее время я тебя почти не вижу. Когда летим? Хоть завтра, мне собраться недолго.
— Завтра не получится, — сказал Рогов. — Надо решить еще несколько вопросов, подготовить бумаги к конкурсу. На это уйдет пара дней, даже больше… Ах, черт, как это все не ко времени!
Он взял со столика давно погасшую трубку и снова ее раскурил. На этот раз Ирина ничего не сказала. Она знала, когда нужно быть строгой супругой, а когда следует помолчать и ждать, что решит муж.
— Как не ко времени! — повторил Рогов, внимательно глядя
— Художника? — не поняла она. — Какого художника?
— Разве я не сказал? Этот тип, который вышиб себе мозги из моего пистолета, был художником. Во всяком случае, так себя называл. Егорычев. Константин Егорычев. Слышала о таком? Ты же вхожа в эту тусовку.
Елена отошла от камина, Рогов уже не мог видеть ее лица.
— Нет, — помолчав, сказала она. — Не помню.
— Ну, не помнишь, и ладно. Хочу тебя попросить. Ближайшие дни я буду очень занят. А надо бы найти домработницу. Не те времена, чтобы оставлять дом без присмотра. И тебе в помощь. Нужна надежная женщина, с рекомендациями. Займешься этим?
— Конечно, займусь, — ответила Ирина тихо. — Завтра же…»
Леонтьев дочитал текст до конца и вернулся к началу.
— Дом в непрестижном месте — хорошо. Чувствуется характер. Человек умеет считать деньги и видеть перспективу… Трубка… Где ты видел костяные трубки?
— В Магадане, у местных тунгусов.
— Разве что в Магадане. А в Европе трубки делают из вишневого корня. Еще выше котируются пенковые. И как это у тебя твой липовый лорд дарит Рогову трубку? Это все равно что подарить свою зубную щетку.
— Я хотел дать понять, что трубка дорогая. И что Рогов человек со связями.
— Так и напиши. А знаешь, как делают самые дорогие данхиловские трубки? Сначала в ателье тебя фотографируют с самыми разными трубками. Подбирают, какая тебе больше идет. Потом отдают трубку морякам или пенсионерам. Они ее полгода обкуривают. И только после этого отдают клиенту.
— Откуда вы знаете?
— Где-то читал. Можешь использовать… «Ослепительно красивая…» Об этом мы уже сто раз говорили. А вот то, что при виде жены Рогов испытывает тоску, — хорошо, я бы до этого не додумался.
— А в целом? Как вам главка в целом?
— Мимо кассы. Бла-бла-бла.
— Это еще почему? — возмутился Акимов.
— Юрист Киреев и доктор Геллер — они задействованы в сюжете?
— Нет.
— А тогда зачем они нужны? Дальше. С Рогова взяли подписку о невыезде? Взяли. О каком Лондоне может идти речь? Он что, не понимает, что после этого может оказаться в СИЗО? А вот еще ляп. Рогов спрашивает жену, слышала ли она о художнике Егорычеве. Она говорит «нет». Как же нет? Она сама приводила его в офис Рогова и рекомендовала как талантливого художника. Но главное не в этом. Ты не прочувствовал ситуацию. Рогов знает, что Егорычев был любовником Ирины?
— Подозревает.
— Нет, Паша. Такие люди ничего не предпринимают, пока не имеют точной информации. Знает.
— Откуда? Следил за ней?
— Мог и следить. Ревность — не шутка. «Стрелы ее — стрелы огненные». Или нанял частного детектива. Не важно, как узнал. Главное — знает. Теперь Ирина. Она догадывается, что муж подозревает ее в измене?
— Почему же он сразу не послал ее подальше?
— Ты сам на это ответил. Потому что не хочет ее потерять. В этом драматургия сцены. Она пытается понять, что Рогову известно. А ему важно увидеть, как она отреагирует на самоубийство любовника. Если это для нее потрясение, значит, он ее потерял.
— И как она реагирует?
— Равнодушно. Для нее это прошлое. И такое, о каком не хочется вспоминать. Рогов видит это. Он доволен, все хорошо. Понял, какой должна быть эта глава?
— На вас не угодишь, — буркнул Акимов. — Понял. А за вами Ирина. Посмотрим, как вы справитесь с женской психологией.
— Мне и самому интересно, — усмехнулся Леонтьев.
«Ирина не понимала, почему сказала майору в отделении милиции, что этот парень, покореживший дверцу „мазды“, ее любовник. Позабавила его ершистость, за которой угадывалась душевная беззащитность. Было забавно и в то же время лестно (она отдавала себе в этом отчет) выступать в роли светской львицы, ловить восхищенно-завистливые взгляды и торговок в Камергерском переулке, и дюжих милицейских сержантов, и дежурного майора. Положение обязывало не мелочиться. Тем более что получить с этого художника хоть какие-то деньги за ремонт машины вряд ли было реально. Не судиться же с ним.
— Садитесь, Репин, — предложила она, когда они вышли из отделения. — Куда вас подбросить?
— К метро, — буркнул он. — Только я не Репин. И не Иннокентий.
— Кто, если не секрет?
— Константин. Константин Егорычев.
— Хватит злобиться, Константин Егорычев, я вам ничего не сделала. Вы правда художник? — спросила Ирина, ловко ввинчивая „мазду“ в плотный поток машин.
— Не похож?
— Ну почему? Если считать признаком гениального художника нищету, похожи. Ван-Гог был нищим. Сезанн так и умер в бедности.
— Вы разбираетесь в живописи?
— Не очень. И только в классической. Современная для меня — темный лес.
— Наверное, я должен сказать вам спасибо?
— За что?
— За то, что отмазали от ментов.
— Скажите. Но если очень противно, не говорите.
— Спасибо.
— Не за что. Что вызвало в вас такой взрыв агрессии?
— А! — отмахнулся Егорычев. Но все же сказал: — Три месяца готовил выставку. Зарубили начисто. „Народ этого не поймет“. Какой народ? Народ и Кабакова не понимал. Так что — давить его бульдозером? Давили. И что? На последнем „Сотсби“ его картинка ушла за семьсот тысяч фунтов. Суки. От имени народа говорить умеют, а что сами народу подсовывают? Блевотину!
— Кто такой Кабаков? — спросила Ирина.
— Да вы совсем темная! Позвоните как-нибудь, устрою вам экскурсию по мастерским настоящих художников. Поймете, что такое современная живопись. Я всех знаю.
— А вас знают?
— И меня знают. — Он записал телефон в блокноте, укрепленном на панели „мазды“. Предупредил: — Только не звоните с утра. Терпеть не могу рано вставать. Звоните после обеда.
— Не уверена, что позвоню, но спасибо за предложение. Метро. Приехали…