Сочинитель убийств

Хайсмит Патриция

– Кажется, у меня есть что сообщить ему, – сказала она. – Дело касается Алисии Бартлеби.

– Да? Не могу ли я передать ваше сообщение, миссис Лилибэнкс?

– Нет, благодарю. Я не хочу говорить по телефону. Лучше встретиться с инспектором лично.

Ей ответили, что передадут ее просьбу обязательно, и если он не сможет заехать сразу, то позвонит ей. Миссис Лилибэнкс сказала, что весь день будет дома.

Положив трубку, она подумала о том, что если уж быть до конца правдивой, ей придется рассказать инспектору Брокуэю о неожиданной вспышке гнева у Сиднея, когда Алисия разбила стакан. В ней не было ничего особенного, но тот случай явно доказывал, что у Сиднея случались внезапные и очень сильные приступы раздражения.

Алисия рассказывала, что два раза Сидней даже ударил ее. Он способен вдруг – ни с того ни с сего, прийти в дикую ярость, – сказала Алисия, прищелкнув пальцами. У миссис Лилибэнкс мелькала мысль, что исчезновение Алисии могло быть чем-то вроде бегства, может быть, даже и к какому-нибудь мужчине; бежать, чтобы вновь обрести уверенность и отомстить. Но после встречи со Снизамами это предположение стало казаться ей уже менее правдоподобным, и она все больше склонялась принять версию о том, что во время одного из своих диких приступов Сидней зашел слишком далеко. Инспектор ведь спрашивал, что она думает о характере Сиднея, точнее, о его темпераменте. Миссис Лилибэнкс вполне могла приписать ему способность в состоянии гнева убить человека и в то же время, сохранить достаточно хладнокровия для того, чтобы сыграть свою роль так, как он играл ее теперь.

В 7.20 позвонил инспектор Брокузй, и без четверти девять он уже сидел у миссис Лилибэнкс.

Выйдя от нее, он направился к соседнему дому, чтобы допросить Сиднея Бартлеби.

XX

Сидя на диване в гостиной, под звуки «Весны священной» Сидней делал записи в своей коричневой тетрадке.

«13 августа.

Никак не могу представить себе это. Все время чего-то недостает. Я не верю, будто в каждом из нас сидит убийца; мне, например, кажется это ужасным, даже и в той степени, в какой я имею к этому отношение. Но это может значить, что я близок к истине? Какая-то смесь духовного и отчасти физического дискомфорта, сильного беспокойства, чувства собственной низости, разрыва со всем человеческим, необходимость носить маску и стыд за собственную жестокость, стыд, не смягчаемый даже детскими воспоминаниями, которые могли привести меня к этому поступку. Иногда убийцы бывают слишком дерзкими. Возможно, причина в том, что они стараются не размышлять, а, возможно, и в том, что они попросту не способны на размышления. Короче, я не удовлетворен тем, что вообразил себе, потому что я не настоящий убийца. Думаю, у настоящего убийцы были бы другие мысли и ощущения, чем у меня. Да и почему бы им быть такими же? Мои реакции – всего лишь результат условий, в которых нахожусь я. Многие из сложившихся ситуаций я просто не смог предугадать.»

Он сидел неподвижно, уставившись невидящим взглядом куда-то в пространство. Стук в дверь вывел его из задумчивости. Стучали сильно, значит, это не миссис Лилибэнкс. Сидней положил ручку, закрыл тетрадь и пошел открывать. Он был удивлен, увидев в дверях высокую фигуру инспектора Брокуэя.

– Профессор, Брокуэй! Извините… инспектор, – сказал Сидней.

Он тут же подумал, что миссис Лилибэнкс, должно быть, рассказала историю с ковром его тестю с тещей, но мысль эта не вызвала в нем привычного чувства вины.

– Добрый вечер, – сказал инспектор Брокуэй, поднося ко рту свой огромный кулак и сильно кашляя. – Надеюсь, я не очень вас побеспокоил.

Сидней так близко стоял к инспектору, что кашель заставил его отшатнуться.

– Ничуть. Входите. Я сейчас выключу. Он остановил проигрыватель.

Инспектор расстегнул пуговицы своего костюма из сине-коричневого твида, снял шляпу и сел на стул.

– Вы, кажется, встречались сегодня со Снизамами?

– Да, они приезжали в три часа.

– Как я понимаю, у них нет ничего нового?

– Нет.

– А у вас?

Инспектор Брокуэй взглядом окинул комнату, на мгновение задержавшись на коричневой тетрадке, потрепанной

скорей от времени, чем от частого применения, после чего снова повернулся к Сиднею.

– Нет.

Сидней пожалел, что оставил тетрадь на столике, на самом виду. Инспектор потрогал ее пальцами правой руки и слегка пододвинул к себе.

– Сегодня миссис Лилибэнкс рассказала мне что видела, как вы выходили из этого дома с ковром, и что вы сказали, будто где-то закопали его. Это правда?

– Да, – ответил Сидней, и его голос заметно и совершенно неожиданно дрогнул. – Это был старый ковер, полный личинок моли. Я не хотел сжигать его, а так как мусор вывозят только раз в две недели, я его закопал.

– Когда вы его закопали? – спросил инспектор.

– О… несколько недель назад.

– В июле?

– Да.

– Вы не помните точной даты?

– Сразу после отъезда моей жены, я хорошо помню. Я проснулся утром… Это было на следующий день после ее отъезда.

– Еще до восхода солнца?

– Да. (Нужно, не колеблясь, излагать факты, как бы подозрительно они не звучали, подумал он.)

– Где вы зарыли ковер?

– Где-то неподалеку от Пархама. По дороге в Пархам. В лесу.

Инспектор, наморщив лоб, посмотрел на него.

– Расскажите, как вы это сделали.

Сидней глубоко вздохнул и вдруг почувствовал настоящую боль. Да-да, сначала я столкнул ее с лестницы, подумал он. Всю ночь тело пролежало в доме. Он провел рукой по волосам, нерешительно посмотрел в другой конец комнаты и обернулся к Брокуэю.

– Вилами я выкопал яму…

Инспектор Брокуэй вытащил пачку сигарет и протянул Сиднею, но тот отказался, покачав головой. Впервые инспектор закурил в его присутствии. Что ж, можно расслабиться теперь, когда тайна разгадана?

– Вы можете найти это место?

– Думаю, да. В любом случае могу попробовать, – со слабой улыбкой сказал Сидней. Все шло как и должно было идти.

– Хорошо.

Инспектор выпустил первое облако дыма, встал, направился к окну и вдруг закашлял так, что снова заставил Сиднея вздрогнуть. Сидней неожиданно понял, что напоминает ему этот кашель: звук, когда нога давит в мелкие щепки пустой деревянный ящик.

– Еще не стемнело, попробуем, – спросил инспектор.

– Как вам угодно.

Машина инспектора стояла перед домом миссис Лилибэнкс. Инспектор знал дорогу на Пархам, и Сидней помог ему, лишь когда они поехали через лес.

– Немного притормозите. Здесь налево.

Сидней повел его в лес. Он осмотрелся кругом, пытаясь найти знакомые деревья и кусты, но не смог. Ничего, сказал он себе. Обернулся и попытался вспомнить, на каком расстоянии от дороги было то место.

– С того дня кустарник сильно разросся.

– Очень может быть, но вы все-таки попробуйте.

Сидней медленно двинулся вперед. Остановился на небольшой полянке и осмотрел землю.

– Может быть, здесь.

Инспектор посмотрел, но не увидел следов вил.

– Прекрасно. Я отмечу это место, и мы вернемся сюда завтра, – он вырвал из своей записной книжки листок, положил его на землю и придавил камнем.

Они вернулись к машине. Инспектор молча отвез Сиднея домой, и, попрощавшись, пожелал ему доброй ночи.

Вот она, чисто английская, спокойная манера вести дела, подумал Сидней. Оставить убийце еще одну ночь. Отвезти его домой и пожелать на прощание доброй ночи: ничего, мол, мы накинем тебе веревку на шею! Сидней вообразил, что в ковре и в самом деле лежит труп Алисии, уже полуразложившийся, и он сам пытается уснуть в своей постели и все вертится с боку на бок, изнывая от страха, ведь миссис Лилибэнкс видела его с ковром на плече и навела на его след полицию. Ему оставалось провести на свободе всего несколько часов. Убийца, решил он, наверное, сразу же отправился бы мстить миссис Лилибэнкс. Странно, что полиция не охраняет ее дом или не посоветовала ей уехать на время. При этой мысли Сидней вылез из постели и выглянул в окно.