Социализм. История благих намерений

Станкевичюс Александр

Более подробно отрицательное отношение к разделению труда выражено у Маркса и Энгельса в работе «Немецкая идеология»: «…вместе с разделением труда дано и противоречие между интересом отдельного индивида или отдельной семьи и общим интересом всех индивидов, находящихся в общении друг с другом; притом этот общий интерес существует не только в представлении как “всеобщее”, но прежде всего он существует в действительности в качестве взаимной зависимости индивидов, между которыми разделен труд. И наконец, разделение труда дает нам также и первый пример того, что пока люди находятся в стихийно сложившемся обществе, пока, следовательно, существует разрыв между частным и общим интересом, пока, следовательно, разделение деятельности совершается не добровольно, а стихийно, – собственная деятельность человека становится для него чуждой, противостоящей ему силой, которая угнетает его, вместо того чтобы он господствовал над ней. Дело в том, что, как только появляется разделение труда, каждый приобретает свой определенный, исключительный круг деятельности, который ему навязывается и из которого он не может выйти: он – охотник, рыбак или пастух, или же критический критик и должен оставаться таковым, если не хочет лишиться средств к жизни, – тогда как в коммунистическом обществе, где никто не ограничен исключительным кругом деятельности, а каждый может совершенствоваться в любой отрасли, общество регулирует все производство и именно поэтому создает для меня возможность делать сегодня одно,

а завтра – другое, утром охотиться, после полудня ловить рыбу, вечером заниматься скотоводством, после ужина предаваться критике, – как моей душе угодно, – не делая меня, в силу этого, охотником, рыбаком, пастухом или критиком. Это закрепление социальной деятельности, это консолидирование нашего собственного продукта в какую-то вещественную силу, господствующую над нами, вышедшую из-под вашего контроля, идущую вразрез с нашими ожиданиями и сводящую на нет наши расчеты, является одним из главных моментов в предшествующем историческом развитии» [208, с. 31–32].

Мы видим, что капиталистическое разделение труда противопоставляется свободному выбору деятельности при социализме. Разделение труда рассматривается как убивающая все человеческое и индивидуальное в рабочем. Но самое большое преступление разделения труда состоит в том, что оно в рамках процесса борьбы с природой как бы устанавливает над человеком господство оной, а не наоборот. У более современного автора, ревизиониста Маркса Георга Лукача мы видим развитие этой идеи следующим образом: «…абстрактный, одинаковый, сравнимый труд, измеряемый с все большей точностью общественно необходимым рабочим временем, труд в рамках капиталистического разделения труда возникает одновременно как продукт и как предпосылка капиталистического производства только в процессе его развития, то есть только в ходе этого развития становится общественной категорией, которая решающим образом влияет на форму предметности как объектов, так и субъектов возникающего этим путем общества, на его отношение к природе, возможные в нем отношения между людьми. Но если проследить тот путь, которым идет развитие трудового процесса от ремесла через кооперацию, мануфактуру к машинной индустрии, то становятся очевидными постоянно усугубляющаяся рационализация, все большее исключение качественных, человеческо-индивидуальных свойств рабочего. С одной стороны, это происходит вследствие того, что трудовой процесс во все большей мере разлагается на абстрактно рациональные частичные операции, а в результате разрывается связь рабочего с продуктом как единым целым, и его труд сводится к механически повторяющейся специальной функции. С другой – вследствие того, что из-за такой рационализации общественно необходимое рабочее время, основа рациональной калькуляции, сперва выступает в качестве эмпирически взятого среднего рабочего времени, а затем, под воздействием все большей механизации и рационализации трудового процесса, – в качестве объективно рассчитываемой трудовой нагрузки, противостоящей рабочему в своей готовой и законченной объективности. Вместе с современным, “психологическим” расчленением трудового процесса (система Тейлора) эта рациональная механизация проникает даже в “душу” рабочего: сами его психологические свойства отделяются от его цельной личности, объективируются по отношению к нему, чтобы их можно было ввести в рациональные специальные системы и подвергнуть калькуляции» [194, с. 183–184].

Не будем здесь вдаваться в рассуждения, насколько это неверное представление, главное пока отметить, что для социализма подобное отношение к разделению труда характерно. Даже у утопистов, хотя они жили до широкого распространения машинного производства, интуитивная тяга к максимально возможной универсальности каждого человека, как спасения от объективизирующего влияния разделения труда, присутствует в их утопических проектах (мы это еще увидим далее). У Николая Бухарина в утопическом сочинении «Азбука коммунизма», написанного в 1919 г., данная «склонность» вполне сохранена: «Ничего подобного нет в коммунистическом обществе. Тут люди все получат разностороннее образование и будут знакомы с разными производствами: сегодня я управляю, подсчитывая, сколько нужно произвести на следующий месяц валяных сапог или французских булок; завтра я работаю на мыловаренном заводе, через неделю, может быть, – на общественных парниках, а еще через три дня – на электрической станции. Это будет возможно, когда все члены общества будут получать надлежащее образование» [43, с. 54].

Сложно себе представить, каким образом социалисты собирались достигнуть такого уровня когнитивного развития человека, чтобы он смог за свою жизнь освоить такое множество профессий в условиях все более усложняющегося в технологическом смысле производства и роста количества информации как таковой.

Из столь фундаментального непринятия разделения труда происходит и непринятие наемного труда как особенной формы современного рабства. Широкое использование наемного труда для создания товаров считается неотъемлемым признаком капиталистических социально-экономических отношений. При этом чем дальше по мере развития капитализма – тем больше людей превращается в «наемных рабов». Капиталист, как писал Маркс, нанимая рабочего, оплачивает только его рабочее время, но не рабочую силу. Поскольку рабочая сила создает новую стоимость, которая якобы никак рабочему не оплачивается, социализм предполагает, что в этом заключается суть эксплуатации, т. е. присвоения прибавочной стоимости капиталистом. В этом же суть наемного труда.

Хотя социализм не предполагает возврата к докапиталистическому способу производства, где лидировали крестьяне и ремесленники со своими средствами производства. Социализм предполагает коллективное овладение рабочими средствами производства, удаление из социально-экономических отношений капиталиста-работодателя и тем самым ликвидацию наемного труда как явления. Но здесь мы вновь возвращаемся к вышеозначенной дилемме: как добиться такого уровня когнитивного развития, чтобы человек мог одновременно и управлять, и подчиняться, с одинаковым успехом овладев всеми машинами, знаниями по их эксплуатации, а также другими ремеслами, которые существуют вне стен предприятия.

Рационализация экономики

Социалисты во все эпохи провозглашали примерно одну и ту же мысль: что обобществление и коллективная, рационализированная экономическая деятельность лучше, чем то, что есть сейчас. Только в XIX столетии они смогли передать эту склонность языком научных терминов. Капиталистическое производство в их глазах представляло собой хозяйственную анархию, где все действуют стихийно, иррационально. В вечной конкуренции между собой производители наводняют рынок своими товарами, чтобы не разориться и не потерять долю на рынке. В результате такого хаотичного «спама» ресурсы расходуются впустую и наступают кризисы перепроизводства. Напротив, социалистическое хозяйство – это рационализация производства, централизованное ею управление. Поскольку в социалистическом обществе уже не осталось бы частных собственников средств производства, управление всем производством передавалось бы государству, руководствующемуся планом. С точки зрения социалистов это являлось не увеличением полномочий государственного института, а, напротив, ограничением его функции единственно до обеспечения материальных потребностей граждан, которые в социалистическом обществе уже не будут нуждаться в труде ради выживания. Такое государство должно направлять экономику в «нужном» направлении, обеспечивать координацию рабочей силы, не позволяет ресурсам растрачиваться впустую на капиталистические сбережения

или роскошь. Оно уже не защищает собственность эксплуататоров, потому что нет ни собственности, ни эксплуататоров. В идеале оно не выполняет и полицейских функций, потому что в прекрасном будущем все будут всем довольны, а антагонистические начала классового общества и собственности – причины преступлений – станут историей. Можно сказать, что централизованный аппарат для распределения материальных благ, неизбежный в условиях обобществленного присвоения продуктов индивидуального труда, вообще не является институтом государства. В любом случае в условиях якобы безгосударственного социалистического общества именно экономика остается централизованно управляемой определенным органом, имеющим власть это делать, в том числе направлять трудовые ресурсы, т. е. граждан, туда, куда этот орган решит, а значит, такой орган обладает властью над временем человека и может распоряжаться хотя бы его частью.

Революция

Формально, в социалистических движениях подход к переходу от капиталистических отношений к социалистическим через революцию или эволюцию был различным. Так, марксисты-ленинцы представляли собой более радикальную силу, предлагающую революционный путь и диктатуру пролетариата, дабы «экспроприировать экспроприаторов», чем их соратники по партии РСДРП меньшевики или эсеры. Однако были социалисты менее радикальные, которые адаптировались к условиям парламентской демократии и предлагали эволюционный, а не революционный, путь – такие как Эдуард Бернштейн, создатель современной социал-демократии, а также – позднее – российские меньшевики. Строить социалистическое общество предполагалось постепенно, путем принятия необходимых фискальных и трудовых законов (легальная частичная экспроприация собственности в руки государства через налогообложение, национализация с компенсацией, трудовой кодекс), секуляризации общества (т. е. уничтожение такой основы для эксплуатации, как Церковь; лишение ее социальной функции путем вытеснения из сферы образования; национализация храмов и т. д.), развития государственного социального обеспечения (которое должно уничтожить экономическую зависимость членов моногамной семьи друг от друга) и т. д. Однако социал-демократия такого типа была скорее отходом от социализма. Социализм, как я полагаю, всегда революционен и не может иначе. Это явственно видно по его целям – покончить с несправедливостью и неравенством, победить природу, достигнуть полного контроля над экономикой и покончить со старыми институтами. Даже если это не делается буквально через революцию в духе 1917 г., само по себе стремление такого рода всегда революционно и представляет собой вызов внешнему миру.

Добровольная община и масштабный эксперимент

Последний важный момент – масштаб социалистической практики и участие в ней на добровольных или мобилизационных началах. Как практическая реализация идеи, социализм почти все время своего существования пребывал на уровне отдельной общины с добровольным членством в ней и, как правило, свободным выходом из нее. Собственно, этим протосоциалисты, как правило, и довольствовались. Только в XX в. коммунизм смог перейти на национальный уровень и впервые – в России, вооруженный не протосоциалистическими и утопическими идеями прошлого, а т. н. «научным коммунизмом», вобравшим в себя опыт и идеи прошлых веков, но представляющим собой целую теорию развития социально-экономических отношений. Здесь он уже перестает быть добровольным. Социалистические идеалы реализуются путем непрекращающегося террора над всеми, кто не желает участвовать в эксперименте построения социалистического, принципиально нового, общества. Так происходило практически везде, где последователям социализма удавалось захватить власть (крайне редко социалисты приходили к власти демократическим путем, как, например, в Чехословакии в 1946 г., когда они набрали большинство голосов; но и там они уже через два года совершили переворот). Почему так происходит? Ответ очень прост: иначе столь радикальные идеи просто невозможно реализовать.

* * *

Суммируя все вышесказанное, мы можем сказать, что социализм, в сущности, стремится к тому, чтобы избавить человечество от всех ограничивающих его «я» факторов, дабы он смог раскрыть себя в соответствии со своей волей. Факторы складываются в определенных обстоятельствах и определенными обстоятельствами, вращающимися вокруг извечного столкновения человека с природой в борьбе за само существование, которые и нужно устранить, чтобы разорвать «порочный круг» ограничения. На протяжении большей части истории социалисты указывали прежде всего на социально-экономические факторы, апофеозом чего стало учение Маркса или «научный социализм». Однако, как мы увидим в последней части книги, это вовсе не обязательные и единственные факторы, которые могут интересовать представителей социализма, и им вполне удалось теоретически переместить акцент от социально-экономических до биологических и культурных факторов. Сие, к слову, совершенно неудивительно, так как, когда смещение акцента произошло, человечество в целом решило вопрос базового выживания, победив внешнюю природу. Последний рубеж – это природа внутренняя, но всему свое время.

Социализм от древности до XIX века

Древний протосоциализм

Мы не можем утверждать, что люди древности осознанно исповедовали социалистические учения, однако вполне можно говорить о существовании протосоциалистических идей и практик в Древней Греции и Персии. В Греции это социально-экономический строй дорийцев, Ямбул с его «островом солнца», гелиополиты и Платон; в Персии – маздакийцы.

Касательно дорийцев позволю здесь процитировать отрывок из собственной работы «Тора и другие: сравнительный анализ древних законов». Там я писал, что «мы не ошибемся в оценке, если скажем, что дорийский Крит, как и дорийская Спарта, был одним из самых ранних образцов социалистических государств. Говорить о частной собственности в этих древних государствах не очень корректно, так как де-факто все имущество, включая землю, принадлежало обществу. Члены общества лишь временно владели имуществом. И пусть нас не введет в заблуждение решение вопросов наследования и раздела имущества в случае развода в гортинском законодательстве – характер наследования и раздела доказывает наш основной тезис. Так, в законах четко прописано, кому должно принадлежать имущество в различных ситуациях вроде развода или смерти – как мы помним, упоминаются ближайшие родственники, т. е. члены рода, филы. В нормальных условиях собственник мог бы и сам решить, кому достанется его имущество после его смерти, – но такой возможности у дорийцев не существовало. Очень важно было сохранить все материальное добро в рамках общины, не допустить перехода земли, дома и прочего имущества в руки апетайра, в собственность другого города и фила. Все эти блага буквально закреплялись за конкретными семьями и, по идее, должны были оставаться у них всегда. Это логично для культуры, которая стремилась сохранить социальное и имущественное равенство между членами общины. Именно поэтому законодатель предписал, чтобы юноши собирались в так называемые “отряды”, а взрослые – на общие трапезы (андрии), для того чтобы более бедные, питавшиеся за общественный счет, могли иметь равную долю с богатыми. Логично это и потому, что дорийцы были поголовными воинами, а воинам не пристало заниматься поисками пропитания, им нужно поддерживать воинский дух. К тому же неравенство между воинами ослабит отряд, вызовет зависть и интриги между боевыми товарищами. Поэтому работать должны были только покоренные, у воинов же есть выделенное общиной имущество, с которого они получают доход. Этим обусловлен весь строй дорийских полисов. И только в таком контексте мы можем говорить о частной собственности у дорийцев» [348, с. 64].