Социальная философия
Шрифт:
В этом отношении советский строй прошел два основных этапа. Чтобы понять их сущность и линию разграничения между ними, нужно иметь в виду, что воздействие государства на экономику может быть трояким:
а) государство может действовать в том же направлении, что и экономика, - тогда развитие экономики идет быстрее;
б) государство может действовать наперекор экономическому развитию тогда она терпит крах через определенное время;
в) государство может ставить экономическому развитию преграды в одних направлениях и стимулировать его в других.
178
На первом этапе (условно до середины 60-х годов) воздействие государства на экономику шло по третьему варианту. С одной стороны, создание мощного государственного сектора и плановое регулирование позволили в кратчайшие сроки превратить ранее отсталую страну в державу с современной индустрией, всеобщей грамотностью, первоклассной наукой и на этой основе заметно поднять материальное
1 См. об этом: Крапивенский С. Э. Парадоксы социальных революций Воронеж. 1992. С. 113-116.
На втором этапе воздействие государства на экономику идет уже по типичному второму варианту. Безраздельное господство этакратии, партийно-государственной бюрократии не просто упрочивается, но и претерпевает существенные изменения. Государственная собственность по существу превращается в ведомственно-монополистическую, и вот тогда-то наша экономика становится воистину самоедской: каждое ведомство заботится лишь о самовозрастании своей отрасли, не соотнося его с потребностями и возможностями общества в целом. При этом партгосбюрократия не могла не считаться с объективными экономическими законами, хотя каждый раз, когда обнаруживала, что действие этих законов противоречит ее эгоистическим интересам, волюнтаристски старалась их обойти. Но свидетельствует ли этот волюнтаризм в пользу концепции "общественно-политических формаций"? Ведь и здесь экономика в конечном счете взяла верх и поставила в повестку дня перестройку.
Другая крайность, которая нередко встречается при анализе взаимосвязи политики и экономики, проявляется в попытках вывести напрямую (как у Аристотеля) форму политической власти из того или иного типа экономической системы, а точнее из лежащей в ее основе типа собственности. Эта крайность дает себя знать в литературе последних лет, когда социально-экономические основы свободы личности и демократии вообще, гарантии
179
их нередко связываются прежде всего с собственностью частной кооперативной, акционерной и индивидуальной, но отнюдь не с общенародной.
Между тем к оценке частной собственности (в том числе в аспекте ее воздействия на политическую жизнь общества) следует подходить конкретно-исторически. И тогда мы увидим, что в истории на базе частной собственности возникали и существовали различные и даже диаметрально противоположные формы политического правления и политические режимы конституционно-монархические, республиканско-демократические, фашистские с формальным сохранением конституционности или без оной и т.д. Что же касается мелкой частной собственности, аппеляции к которой сегодня особенно часты, уместно напомнить полемику К. Маркса и Ф. Энгельса с Прудоном, считавшим этот вид собственности единственно отвечающим "природе человека". В пику Прудону они постоянно подчеркивали: безраздельное господство мелкой собственности привело бы к господству всеобщей серости и посредственности. Кстати, бюрократические, тоталитарные режимы в истории не раз возникали как раз на базе мелкой, раздробленной собственности.
Заметим, что полемика по поводу взаимосвязи частной собственности и демократии не раз возникала и в прошлом. В этом отношении представляет большой интерес статья М. Вебера "О буржуазной демократии в России", относящаяся к началу XX века. Полемизируя с теми, кто полагал, что демократические ценности автоматически рождаются частнособственнической экономической системой, Вебер писал: "Как бы сильно не приходилось в борьбе за такие "индивидуалистические" жизненные ценности ("неотчуждаемые права человека" - С. К.) учитывать "материальные" условия окружающего мира, столь же мало можно было бы предоставить "реализацию" этих ценностей "экономическому развитию". Шансы "демократии" и "индивидуализма" нынче были бы куда как невелики, если бы в "развитии" их нам пришлось полагаться на "закономерное" действие материальных интересов" [1]. И далее Вебер иронизирует над теми, кто живет в постоянном страхе, будто в мире окажется в будущем слишком много демократии и слишком мало "авторитета", "аристократии" и "уважения" к должности. "О том, чтобы деревья демократического индивидуализма не выросли до небес, уже позаботились и даже с избытком, продолжает Вебер.
– Весь опыт говорит о том, что "история" неизбежно
1 Вебер М. О буржуазной демократии в России//Социопогические исследования. 1992. № 3. С. 130-131.
180
том виде, в котором он ныне импортируется в Россию и существует в Америке, приписывать этой "неизбежности" нашего хозяйственного развития избирательное сходство с "демократией" или даже "свободой" в каком-либо смысле слова, в то время как вопрос-то может ставиться только так: как вообще "возможно", чтобы при его господстве все это, то есть демократия и свобода, продолжалось? фактически они существуют лишь там, где за ними решительная воля нации не дать править собой как стадом баранов" [1]. Итак, по Веберу (и с этим выводом можно вполне согласиться), демократия и частная собственность, в том числе капиталистическая, не связаны напрямую, хотя капитализм и имел своей предпосылкой правовое освобождение личности. Связь между ними опосредована целым рядом политических феноменов - наличием необходимых для реализации демократической формы правления политических институтов, наличием давних и прочных демократических традиций, уровнем политической культуры властей при-держащих и народных масс. Имея в виду все это, Вебер и пришел в своей статье к выводу, что тогдашняя "Россия "не созрела" для честной конституционной реформы" [2].
1 Вебер М. О буржуазной демократии в России//Социопогические исследования. 1992. № 3. С. 131.
2 Там же. С. 130.
Для осуществления и поддержания демократии мало одного желания верхов и низов, их видимого согласия по этому вопросу. Масса граждан, включающая в себя все слои общества, должна быть элементарно воспитана и, таким образом, подготовлена к демократическим инновациям. В противном случае эти инновации отторгаются обществом как чужеродное тело. Вспоминается в связи с этим Герберт Спенсер: "Никакие хитро придуманные политические учреждения не могут иметь силы сами по себе. Никакое сознание их пользы не может быть достаточно. Важно только одно - характер людей, к которым применяются эти учреждения... Всякий раз, когда недостает гармонии между характером людей и учреждениями, везде, где учреждения введены насильственно революцией или навязыванием преждевременных реформ... является разлад, соответствующий этап несообразности" [3].
3 Спенсер Г. Социология как предмет изучения. СПб., 1886. С. 268.
4. ГОСУДАРСТВО И ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО
В предыдущих параграфах мы выяснили, что государство всегда - в большей или меньшей степени - является выразителем общей воли своих граждан. Если эта "общая воля" объемлет только круг вопросов, действительно представляющих общегражданский интерес (защита страны от
181
нападения извне, охрана общественного порядка, поддержание стабильного экономического развития, действия по сохранению природной среды), и в то же время обеспечивается свободное решение гражданами их частных проблем, возникающих в негосударственных сферах жизнедеятельности, - перед нами, с одной стороны, демократическое государство, а с другой стороны, гражданское общество. Если же государство распространяет свою волю на все сферы жизнедеятельности человека, подминая под себя гражданское общество, - перед нами тотальный строй, который пытается "заорганизовать" (любимое словечко бюрократов) не только общественную, но и частную жизнь, дозволяя одно, предписывая другое, запрещая третье.
В терминах, введенных в социальную философию Карлом Поппером, эти противоположные по своему духу общества могут быть обозначены как закрытое и открытое. Под закрытым обществом Поппер имеет в виду тоталитаристское, воспетое Платоном и имеющее в качестве своего предтечи и образца для подражания магическое племенное или коллективистское общество, характерное для первобытности. В таком обществе табу жестко регулируют все стороны жизни и господствуют над ними. Наш собственный образ жизни, замечает Поппер, все еще перегружен табу - пищевыми табу, табу вежливости и многими другими, и все же между нашим и племенным обществами есть существенные различия. "В нашем образе жизни, - разъясняет Поппер, - между законами государства, с одной стороны, и табу, которые мы привычно соблюдаем, с другой, существует постоянно расширяющаяся область личных решений с ее проблемами и ответственностью. И мы знаем важность этой области. Личные решения могут привести к изменению табу и даже политических законов, которые более уже не представляют собой табу. Возможность рациональной рефлексии по поводу встающих перед человеком проблем - вот что составляет коренное различие этих двух типов общества" [1]. Таким образом, открытое общество - это общество, в котором граждане вынуждены принимать личные решения и, следовательно, являются личностями. Нетрудно догадаться, что в таком случае они составляют гражданское общество.