Социально-психологические аспекты активности

Дубов Игорь

И здесь же, характеризуя особенности протестантской психологии, М. Вебер пишет о связи капиталистического духа с высокой предприимчивостью, т. е. с активностью, ибо одним из ключевых положений протестантской морали было: «Не бездействие и наслаждение, а лишь деятельность служит приумножению славы Господней» [Там же, с. 155]. То же самое относилось и к простому труду [Там же, с. 173].

М. Вебер не раскрывал психологического механизма трансляции этих ценностей от поколения к поколению. Эту лакуну попытался закрыть в своих работах Д. Макклелланд. Он исходил из того, что протестанты, отказавшись от Папы и поправ авторитет церкви, стали независимы от власти церкви, приобретя тем самым большую самостоятельность и ответственность за свои действия. Указанные независимость и ответственность обусловливали, по мнению Д. Макклелланда, высокую потребность в достижении, а воспитание этих качеств (т. е. самостоятельности и умения контролировать поведение) в детях должно было способствовать формированию у последних устойчивой постоянной мотивации достижения. При этом Д. Макклелланд

считал, что протестантская реформа, провозгласившая ценность самостоятельности и ориентации на собственные силы, как бы автоматически привела к формированию у людей «духа капитализма» и, соответственно, к более быстрому экономическому росту, а в последующих поколениях надо было воспитывать в детях независимость и целеустремленность, на базе чего у них формировалась устойчивая потребность в достижениях, обусловливающая в свою очередь высокую предпринимательскую активность [83, с. 290–291].

Предложенную Д. Макклелландом схему трансляции и формирования мотивации достижения, порожденную протестантским мировоззрением, вряд ли можно назвать безукоризненной, тем более что эксперименты, призванные ее подтвердить, не имеют к ней прямого отношения, хотя сами по себе достаточно интересны [Там же, с. 291–294].

Во-первых, Макс Вебер, как было указано выше, дал короткую, но исчерпывающую характеристику психологии носителей протестантской морали, характеризующуюся и высокой мотивацией достижения и, соответственно, высокой активностью, что не предполагает необходимости противопоставления формирования «духа капитализма» у первых – взрослых – апологетов протестантизма и формирования устойчивой мотивации достижения у детей в последующих поколениях. Проповедники идей Лютера и Кальвина опосредовали те же психологические процессы у взрослых людей, что и родители-протестанты у своих детей. Со временем, когда пуританское мироощущение пионеров стало сменяться более гедонистическим отношением к жизни, процессы формирования мотивации достижения наполнились другим содержанием, но это было потом.

Во-вторых, формирование высокой мотивации достижения вовсе не обязательно связано с большей независимостью и ответственностью протестантов. Эту связь еще предстоит доказать, поскольку может быть выдвинута альтернативная гипотеза, заключающаяся в том, что стремление двигаться вперед и вверх, брать новые высоты и достигать новых горизонтов в гораздо большей степени побуждается не ощущением своей независимости, а ощущением потерянной защиты, которая была напрямую связана с утраченной зависимостью. И такая гипотеза представляется ничуть не менее, а даже более вероятной. Независимые люди мыслят широко и свободно, не склонны следовать чужим указаниям и сами выбирают свой путь. Но при этом их независимость вовсе не побуждает их бодро и быстро шагать по выбранному пути. Активно двигаться вперед их побуждает стремление приобрести ресурсы, способные защитить их в тех ситуациях, где других защищает патронат. Протестанты отказались от Папы и существующего института церкви, которая могла принять исповедь и выдать индульгенцию от грехов, и оказались один на один с Богом, в ситуации, когда никто не мог оправдать или простить их пороки и ошибки. Именно это обстоятельство было главным в их повышенном стремлении самим защитить себя и от внешних угроз, и от гнева Божия, которому, согласно протестантской доктрине, их труд был угоден.

В-третьих, дух реформаторства, о котором пишет Д. Макклелланд [Там же, с. 294], это не некая разновидность «духа капитализма», достаточно быстро отмершая, как первая отработанная ступень взлетающей ракеты. «Дух капитализма», как следует из работ М. Вебера, введшего данное понятие в научный обиход, это принятие людьми определенного набора ценностей, и прежде всего ценности непрестанного труда как средства принесения пользы самому себе, своему делу и обществу в целом. Внедряясь в сознание человека – неважно, родителями, проповедниками или вообще из книг – данная ценность постоянно порождает в человеке ситуативную мотивацию достижения, которая в скором времени благодаря постоянному подкреплению успехом становится мотивационной диспозицией.

Дух реформаторства – это совсем другая составляющая мотивации достижения, т. е. это совсем другое достижение, нежели то, которое обеспечивает «дух капитализма». Суть реформаторства в отбрасывании старого и достижении нового, что характерно не только для протестантов, но и для многих других людей из разных эпох, проходивших через революционные преобразования устоев. Если достигнутое новое является более эффективным, чем старое; а у протестантов это несомненно было именно так, поскольку они оказались экономически гораздо более эффективными, чем остальные люди, то данное достижение воспринимается как достижение успеха. В случае с протестантами дух реформаторства действительно способствовал усилению у них мотивации достижения, но со временем, когда борьба с косным наследием прошлого закончилась в протестантских странах победой нового, дух реформаторства исчез, перестав добавлять потенциал в мотивацию достижения протестантов.

Изменилось со временем и значение влияния «духа капитализма» на формирование мотива достижения у наследников западной протестантской революции. Саму мотивационную диспозицию достижения и родители, и общество продолжают формировать у своих детей в процессе воспитания, поскольку эта мотивация является исключительно важной с точки зрения конкурентоспособности как отдельных индивидов, так и общества в целом. Однако содержание ценностей, формирующих и поддерживающих мотив достижения, за последнее время

заметно изменилось. Мотив достижения продолжает строиться на успехе ради успеха, но само понятие успеха заметно трансформировалось с тех пор. Пуританская аскеза, обусловливающая стремление трудиться ради самого труда и приумножать капитал не из жадности и не из желания унизить соперников, играет в данном процессе все меньшую и меньшую роль. Родители и телевидение неустанно поощряют детей побеждать в соревнованиях, быть чемпионами, завоевывать призы, т. е. везде, где можно, быть лучше других ради того, чтобы быть лучше других. Думается, что для протестантов времен начала Реформации подобный сдвиг мотива на цель был бы абсолютно неприемлем.

Результаты проведенных исследований рисуют, в целом, следующую картину развития мотивации достижения в онтогенезе. Мотив достижения начинает проявляться достаточно рано, чуть ли не одновременно с формированием первых моторных навыков. Являясь по своей сути не биологическим, а социокультурно опосредованным мотивом, мотив достижения вырастает из естественного, т. е. фактически идентичного витальным потребностям, мотива новизны и связан с подкреплением достижений переживанием положительных эмоций от полученного результата преодоления внутренних или внешних препятствий. Наиболее выгодные стартовые позиции в формировании мотивации достижения имеются у детей с более выраженной мускулатурой, поскольку на этой стадии развития главные успехи ребенка, связанные с достижением поставленных им самим целей, связаны с моторными действиями.

По данным X. Хеккхаузена, уже в возрасте 1,5 лет ребенок начинает проявлять мимические реакции, свидетельствующие, что он переживает радость после успеха. Эти эмоции являются естественным подкреплением, утверждающим и усиливающим формирующуюся мотивацию достижения. Через несколько месяцев мимическое выражение радости дополняется выражением гордости. X. Хекхаузен полагает, что к трем годам наступивший успех воспринимается ребенком как следствие реализации его «Я». При этом он не исключает, что в этом возрасте представление ребенка об умелости (или неумелости) как присущем ему лично свойстве отсутствуют. Со временем формируются и они, и тогда структура мотива достижения становится полной, поскольку в нее добавляется звено «соотнесения с критерием качества деятельности» [162, с. 368–369].

Другие авторы полагают, что о мотиве достижения можно говорить уже тогда, когда ребенок «обнаруживает собственную способность делать то, на что он раньше не был способен», а это происходит в возрасте 1,5–2,5 лет. Сравнение же своих личных достижений с достижениями других детей формируется несколько позже. При таком подходе мотивом достижения предлагается считать интегральную характеристику, включающую и чувство удовольствия от успешной деятельности и чувство превосходства над другими. Понимаемый подобным образом мотив достижения постепенно возрастает по мере взросления – от детского сада до 6 класса [83, с. 296–297].

Вместе с тем, некоторые ученые считают, что мотив достижения как устойчивая диспозиция или как постоянная потребность в достижении продолжает и дальше возрастать по мере созревания, достигая высших показателей на высоком уровне зрелости. В этот период происходит усложнение механизмов, опосредующих действие данного мотива, включая, например, появление рефлексии собственных личностных качеств как препятствий на пути достижения успеха [Там же, с. 297] [23] .

Для того чтобы максимально точно понять причины индивидуальных различий в степени сформированности мотивации достижения, необходимо последовательно рассмотреть все факторы, влияющие на ее развитие. На первый взгляд, ведущая роль в формировании мотива достижения должна принадлежать родителям. Именно они больше всего контактируют с ребенком и, будучи заинтересованы в обеспеченном будущем своих детей, являются главными проводниками общественного императива стремиться к достижениям. Однако далеко не всегда им удается добиться желаемых целей.

23

Из опубликованных исследований вытекает, что формирование мотивационной диспозиции в любом случае завершается в подростковый или в юношеский период. Предполагается, что в этом возрасте рост мотивации достижения прекращается, и в дальнейшем она проявляется именно на том уровне, на котором зафиксировалась на момент перехода индивида к взрослости. Отсюда возникает вопрос, ответ на который нуждается в дальнейшей верификации: может ли устойчивая мотивация достижения, т. е. общая мотивационная диспозиция человека, снижаться и повышаться на протяжении периода зрелости под воздействием различных ситуативных факторов, таких, например, как полоса неудач, или, наоборот, пришедшие наконец успех и признание, включая и проверку гипотезы о том, что постоянный успех не только не поддерживает высокий уровень мотивации достижения у человека, но и, наоборот, способствует его снижению. Также не очень понятно, что происходит с мотивацией достижения в старости. Наблюдения показывают, что старение организма однозначно приводит человека к тому, что он перестает ставить перед собой многие из тех целей, что ставил раньше. Но в этой связи важно понять, редуцируются ли только цели, тогда как сила мотива достижения пусть и незначительных теперь целей остается неизменной, или снижается само желание человека достигать хоть какого-нибудь успеха. Данные полученные в настоящем исследовании (см. раздел 28.2) подтверждают скорее первую гипотезу, однако для окончательного заключения необходимы дополнительные исследования.