Социолингвистика и социология языка
Шрифт:
Выйдя на площадь перед больницей, я обнаружил мой автомобиль спецсвязи — бронированный небольшой грузовичок, без опознавательных знаков, зато с антенной на крыше. Грузовичок сопровождала машина охраны.
У машины меня уже ждал древний дед болезненного вида, с тремя дубовыми листьями и одним ромбом в петлицах мундира. Когда я подошел, дед вскинул руку в нацистском салюте.
— Группенфюрер Закс? — поинтересовался я, и тут же объяснился, — Простите, партайгеноссе, но у меня контузия — сильно прилетело по голове, пока разгонял проклятых мятежников. Так что не обессудьте, что не узнаю вас.
— Да, я
Голос у него хриплый и тихий, и вообще — на вид Заксу уже лет сто, не меньше. А вот нервы у него стальные. Он моему поведению не удивился, судя по всему, ему вообще плевать. Этот дед явно верен старой прусской военной школе: ему приказывают, он подчиняется, а остальное ему просто неинтересно.
Ну и хорошо. Вот такие люди мне в моем положении и нужны.
Я влез внутрь автомобиля спецсвязи. Закрытый кузов оказался полностью набит оборудованием, тут громко жужжало, а воняло почему-то свежей металлической стружкой. А еще имелись аж трое радистов-офицеров, когда я вошел — все вскинули руки в приветствии.
Я глубоко вздохнул. Я естественно ни с кем не советовался по поводу того, что намереваюсь провернуть, даже с адъютантами и Вольфом. И мне было очень сильно не по себе. Но я просто обязан был сделать то, что задумал. Долг и честь требовали этого, сама моя совесть требовала.
— Ну ладно, — сообщил я Заксу, который вместе со мной влез в кузов спец.машины, — Дело совершенно секретное, Закс. Абсолютно секретное. Это ясно?
— Ясно, — равнодушно ответил Закс.
Похоже, ему и правда на все плевать. Этот человек — просто ходячая телефонная трубка Гиммлера, так что болтать он точно не станет. Вот этот точно не стукач, и о моих действиях никому из врагов не доложит.
Да и на радистов наверняка можно положиться. Гиммлер все же не полный кретин, вряд ли он позволил бы своим врагам завербовать собственных радистов.
Но мне все еще было не по себе, прям очень не по себе, хуже, чем когда я убивал на кураже Бормана и Шпеера…
— Фюрер приказал мне немедленно связаться со Сталиным и обсудить возможные условия мира, — залпом оттараторил я.
Закс и бровью не повел. Да и радисты тоже. Не люди, а тупо живые коммутаторы.
— Я хочу говорить со Сталиным! — потребовал я, ощущая себя полным идиотом.
Ибо я понятия не имел, может ли эта машинка вообще связываться со Сталиными.
— Невозможно, рейхсфюрер, — монотонно пояснил Закс, — Тут у нас лишь радиосвязь. И мы не можем отправить русским радиограмму — слишком далеко, слишком долго. Даже если пересылать через передовые части на фронте: слишком много проблем. И я бы на вашем месте не рискнул слать подобное сообщение открыто, слишком многие лишние люди его получат. А зашифровать радиограмму русским мы никак не сможем.
— Ясно. Вы должны простить вашему рейхсфюреру его невежество, — я снял фуражку и постучал себя кулаком по дурной Гиммлеровской голове, — Это все контузия. Я еще толком не пришел себя. Но государственные дела не будут ждать, пока я оклемаюсь, сами понимаете. Значит, Сталину мне звонить по телефону?
— У нас нет телефонной связи с СССР, рейхсфюрер, — доложил Закс.
Я бы сам на месте Закса уже истерически хохотал над тупым рейхсфюрером, но Закс оставался спокойным, как скала, на его лице не дрогнул ни один мускул.
Я мучительно соображал.
— Ну и как мне связаться с руководством большевиков?
Закс подумал, но недолго, всего пару секунд.
— По дипломатическим каналам, рейхсфюрер. Мы можем отправить шифрованную радиограмму господину Риббентропу. Или напрямую нашему посланнику в Швеции. А он уже свяжется с советским послом.
— А как быстро дойдет шифровка в Стокгольм?
— Пара часов, — прикинул Закс, — Будь сейчас ночь, мы бы воспользовались средними волнами, и дело бы пошло быстрее. Но днем средневолновые передачи на такое расстояние малоэффективны.
Пара часов, значит? Слишком долго в моей ситуации, но деваться некуда. Я был благодарен Заксу, что он, по крайней мере, избавил меня от лишних технических подробностей и доложил четко по делу. Я, признаться, понятия не имел, чем отличаются длинные волны от коротких. Из школьного курса физики я помнил только первую фразу учебника, что слово «физика» происходит от греческого слова «фюзис»…
Но я все еще сомневался, все еще не мог окончательно решится:
— А нашу шифровку в Стокгольм перехватят, Закс? Ну англичане, например?
— Непременно, — сухо сообщил Закс, — Однако не расшифруют. Воспользуемся вашим личным шифром, если хотите. Военный атташе при нашем посольстве его знает. Враги Рейха — нет.
— А не проще ли тогда позвонить в Стокгольм по телефону?
Я осознал, что сморозил глупость еще раньше, чем Закс объяснил:
— Шведы слушают все наши звонки, рейхсфюрер. И неизвестно, кому передают.
Ну да, разумеется. А чего я хотел — это же 1943 год. Мессенджеров с шифрованием тут не завезли.
— Ну ладно.
Я решился. Потом почесал нос, потом потер лицо, чтобы придти в себя.
— Значит так, записывайте…
Связисты тут же похватались за блокноты, даже сам Закс достал блокнот и карандаш.
В целом логично. Сообщение у меня исключительной важности, и если его запишут сразу четверо, то ошибка будет исключена.
— Наш фюрер Адольф Гитлер согласен на переговоры с Советским Союзом. Война между нашими народами была трагической ошибкой. У нас есть общие враги — западные капиталистические плутократии. В виду этого: Адольф Гитлер предлагает Иосифу Сталину объявить немедленное перемирие. Линию фронта заморозить по состоянию на нынешний день. Возможность передачи СССР… эм… территорий, находящихся на данный момент под нашим контролем, фюрер допускает.
Когда я надиктовал это, меня натурально бросило в пот. Я осознал, что предложение откровенно плохое, в нем плохо все — и упоминание западных капиталистов, и предложение заморозить линию фронта, да и в любом случае: Сталин, если он в здравом уме, наверняка сочтет это не более чем провокацией.
Но у меня не было иного выбора. Войну нужно остановить, это я понимал. Так что эта отвратительная шифровка — лучший вариант для меня. Политик всегда должен выбирать не лучшее, а лучшее из худшего и возможного, это мне было ясно. А иначе оторвешься от реальности, а в моем случае еще и потеряешь жизнь. Так что нечего воротить нос и строить воздушные замки. Я все сделал правильно. По крайней мере, так я себя успокаивал. Нужно начать переговорный процесс, а там уже посмотрим.