Социолингвистика и социология языка
Шрифт:
Это плохо. И что делать? Хоть всегерманский конкурс на нового двойника фюрера объявляй, в самом деле.
Я решительно двинулся в сопровождении автоматчиков к пиршественному столу. Краусс заметил меня первым, он даже попытался встать и застегнуть расстегнутый мундир. Но получалось не очень, Краусса шатало. Как можно за час так надраться?
А Айзек, знай себе, продолжал рассказывать журналистке:
— … В окопах Фландрии я зарубил троих французишек, не слезая с коня. Вот так вот… — Айзек помахал вилкой, демонстрируя как он рубил французишек, —
Пьяный Гитлер, несущий бред. На глазах у народа. Это был даже не нонсенс, это была катастрофа. В смысле: бред-то и настоящий Гитлер постоянно нес, но у настоящего Гитлера бред был всегда точно просчитан и соизмерен с политической необходимостью.
Айзек же просто втирал дичь. И тоже был пьян, меньше Краусса, но явно под хмельком. Это уже даже не герой зеленинского «Я вам не Сталин, я хуже», это уже натурально хуже того парня из книжки, который хуже Сталина. Тем более что Айзек, в отличие от настоящего Гитлера, ни в какой Фландрии ни с какими французами никогда не воевал…
Айзек тем временем, как будто желая еще сильнее ранить меня, нагло закурил папиросу. Хотя Гитлер табака в принципе не переносил.
Девушка-журналистка продолжала слушать удивительные истории Айзека во все уши…
Я наконец вышел из шока и подошел к фюреру вплотную. Потом вскинул руку:
— Хайль!
Айзек вяло приподнял собственную руку в ответ, будто муху отгонял.
— А, Гиммлер. Садитесь, дружище, стул и пиво для моего верного рейхсфюрера!
Несмотря на пьянство, играл Айзек просто потрясающе. Интонации у него в голосе фонили типично гитлеровские, выверенные до каждой нотки.
Я, как умел, щелкнул каблуками.
— Простите, мой фюрер, но главнокомандующий Бек срочно просит у вас аудиенции…
— Чепуха, — отмахнулся Айзек, — Сначала пиво, потом Бек. Или пусть твой Бек приезжает сюда.
Так. Надо что-то делать.
— Фройляйн, позвольте ваш блокнотик, — я вырвал у журналистки блокнот.
Потом, прикрыв текст рукой от посторонних, написал в блокноте карандашом, отобранным у той же журналистки:
«Настоящий Гитлер жив, кретин. И хочет твоей крови. Надо срочно ехать.»
Написанное я с самым почтительным видом сунул Айзеку под нос. Айзек захлопал глазами, а через секунду резко протрезвел. И даже вскочил на ноги.
— Простите, дамы и господа, государственные дела и правда не будут ждать фюрера. Прошу извинить меня…
Айзек виновато покосился на меня, он явно был напуган, хотя из роли Гитлера так и не вышел.
Я же не стал возвращать журналистке блокнот, вместо этого я вернул только карандаш, а блокнот положил себе в карман мундира. Потом я кивнул на еще пару мужиков, явно тоже записывавших за фюрером.
— Все записи сдать, херрен. Застольные беседы фюрера — не для записи. Прошу отнестись с пониманием.
Мужики сдали блокноты без всяких
Гротманн помог пьяному Крауссу подняться из-за стола и даже застегнуть мундир. Я же вежливо сообщил окружающим:
— Вы должны понять, что фюрер сейчас в отличном настроении из-за наших сокрушительных побед на фронте. Вот почему он решил кутить. Однако слова фюрера, сказанные здесь сегодня, должны здесь и остаться. Они не для печати, не для болтовни и сплетен. Слова фюрера — информация сверхсекретная. Это ясно?
Все с пониманием покивали, даже поднялись из-за стола. Немцы осознали, что праздник непослушания закончился. Фюрер переставал быть компанейским парнем и снова становился фюрером.
Из ресторана я вышел вместе с Айзеком, собравшаяся снаружи толпа при появлении фальш-фюрера ахнула. Айзек к толпе даже радостно направился, но я его одернул:
— Нет времени, мой фюрер.
Так что Айзек ограничился криком:
— Победа будет за нами, солнце национал-социализма в зените, мои возлюбленные германцы!
Толпа в ответ разразилась радостным ором, полетели зиги. Старуха, больше всех ждавшая фюрера, даже разрыдалась. Я не удивлялся, я уже привык к тому факту, что у немцев хроническая массовая истерия.
— Отпустите вашу охрану, мой фюрер, — тихо сказал я Айзеку.
— Ммм…
А вот тут Айзек замешкался, почуял неладное.
— Отпустите охрану, говорю. Я не собираюсь причинять вам вреда. Тем более что у вас людей в десять раз меньше моего, а половина ваших людей в курсе, что вы никакой не фюрер. Так что сопротивление бесполезно. Скажите вашей охране — пусть через полчаса будут в Бендлер-блок.
Айзек еще помялся, но требуемые инструкции своим телохранителям отдал.
Мы уселись в мой мерседес — я, Гротманн, Айзек и пьяный Краусс. Для Вольфа, уже справившегося с моими указаниями, места не нашлось, так что ему пришлось поехать в другой машине.
— В Бендлер-блок, — приказал я шоферу.
Некоторое время мы ехали молча, потом я задал сакраментальный вопрос:
— Ну и что это было?
Айзек потупил глазки, за одну секунду утеряв всякое сходство с фюрером.
— Простите, херр рейхсфюрер. У меня просто нервы сдали. Я раньше так много не работал…
— Вы возомнили себя настоящим Гитлером, Айзек?
— Ну вроде того, — признался Айзек, — Вы просто не понимаете. У Гитлера особая энергетика. Когда я перевоплощаюсь в него — это бьет по мозгам. Ну я и решил, что мне нужно быть ближе к простому народу…
Гротманн хохотнул:
— В этот ресторан простой народ не захаживает, мой фюрер. Все больше спекулянты и прочая мразь.
Я же решил наброситься на Краусса:
— А вы о чем думали? Какого черта Айзек гуляет по ресторанам? Какого черта вы сами надрались, как русский большевик? Разве я не давал вам четких инструкций?