Социология публичной жизни
Шрифт:
Как и всякие теоретические обобщения, теория четырех игроков тоже является упрощением, поскольку она описывает гораздо более сложную действительность в схематической форме. Однако ее слабость состоит не в этом, но в игнорировании указанной схемой двух существенных факторов, а именно (1) общественных реакций на игру элит (об этих реакциях и их структурных обусловленностях пойдет речь в следующей главе), а также (2) динамики выстраивания переговорного процесса элиты и контрэлиты вокруг системных правил.
Переход к демократии – это процесс, в ходе которого перемены претерпевают не только элементы существующей системы, но и главные акторы изменений, а также общество, которое отчасти эти изменения порождает, а отчасти является их объектом. В максимальном упрощении могут быть выделены следующие стадии указанного процесса [28] .
1. Начальная стадия, в которой трансформационные процессы оказываются запущенными в ход. Начальную стадию удается лучше описывать в категориях трансформации, чем перехода к демократии, ибо уже известно,
28
Перес-Диас (P'erez-Diaz) применяет для выделения стадий перехода к демократии другие аналитические категории. В соответствии с его подходом системное изменение представляет собой комплекс из следующих трех процессов, частично налагающихся друг на друга: перехода, консолидации и институционализации. Переход (transition) – это период переговоров между акторами публичной жизни и установления основополагающих правил игры. Консолидация представляет собой широкое распространение убежденности в том, что новая система выживет и сохранится, а ее правила игры начинают столь же широко соблюдаться в публичной жизни. Институционализация означает, что преобладающая часть общества признаёт новую систему правомочной, а новые правила игры усвоены и интернализированы как политиками, так и обществом (P'erez-Diaz, 1996: 15–16). Указанная категоризация, правда, относительно хорошо описывает переход к демократии в Испании, но она не учитывает того факта, что первоначальная динамика изменения вовсе не обязана вести к демократии, а потому ее трудно описывать в парадигме перехода, или транзита. – Авт.
29
Трансформационная сила понимается здесь или как инициирование взбунтовавшимися массами некоего процесса, в результате которого появляется контрэлита, становящаяся во главе мятежа, или же как договоренность (пакт) между старой элитой и контрэлитой (поддерживаемой массами), которая на практике ведет к падению старого режима и открывает дорогу к созданию нового режима. – Авт.
2. Межсистемная стадия, на которой старая система перестает функционировать, а основные конструкции новой системы лишь создаются. Если эти конструкции указывают на то, что из данного изменения может родиться демократическая система, то данную стадию – так же как и следующую – лучше удается описать в категориях перехода, чем трансформации.
3. Стадия консолидации, на которой новая система стабилизируется, а действующие в ней обязательные правила игры являются практически единственным доступным в публичной жизни способом проявления различных интересов и ценностей.
Начальная стадия характеризуется острым легитимационным дефицитом старой системы, массовым отказом от лояльности перед институтами и правилами игры прежней системы, а также появлением гражданского протообщества в форме слабо структурированных общественных движений (или одного-единственного движения, объединяющего все виды протеста), которые явным образом выражают этот отказ от лояльности перед старой системой и переносят свою лояльность на контрэлиту. Старая система уже не только не способна себя воспроизводить, но даже ее повседневное функционирование нарушено до такой степени, что, в принципе, единственным способом избежать хаоса является либо возникновение другой системы, либо насильственная реставрация правил и логики прежней системы.
Межсистемная стадия характеризуется двумя существенными свойствами: 1) правила игры неясны, а граница между позволительным и недозволенным зыбка; старые правила игры еще действуют – благодаря инерции (правда, их выполняемость уже невелика), тогда как новые правила игры пока не только не усвоены политиками и обществом, но даже еще не до конца установлены и определены; 2) общественное движение, составляющее политическую базу контрэлиты, начинает дифференцироваться: какая-то его часть претерпевает демобилизацию, а ряд активных до сих пор членов движения отходит от дел и отступает в пространство частной жизни, в то время как другая часть подвергается плюрализации и институционализации или в форме политической партии, или же в форме какой-нибудь организации, функционирующей в пределах гражданского общества. Среди значительной части тех, кто отступил либо маргинализировался, доминирует состояние аномии, или, иначе говоря, аксиологической дезориентации, а также страх перед неопределенностью завтрашнего дня и в целом разочарованность последствиями изменений (Kolarska-Bobi'nska, 1992).
Стадия консолидации демократии характеризуется следующими чертами и свойствами:
1) новые правила игры уже настолько распространены и интернализированы (усвоены и привиты), что становятся практически единственным регулятором взаимоотношений не только на макроуровне (институты государства), но также на мезоуровне, т. е. на среднем уровне (в пространстве деятельности гражданского общества);
2) новая система легитимирована – по меньшей мере в том смысле, что попытки мобилизовать поддержку для альтернативной системы (и альтернативных правил игры) не находят сколько-нибудь существенной
3) взаимоотношения между институтами демократического государства и разнообразными ветвями, ведомствами и подразделениями гражданского общества эволюционируют от антагонистических к неантагонистическим.
Демократия вместе с ее процедурами становится на стадии консолидации – если воспользоваться метафорой Линца и Степана (Linz, Stepan, 1996: 5) – «единственной игрой в городе». Правила игры, кодифицированные в конституции, делаются нормативным фундаментом всей системы, а также регулируют функционирование государства и гражданского общества, равно как и принципы участия граждан в публичном пространстве. Эти формальные правила игры, если их не сопровождают явления институционализации неформальных правил игры, скрывающихся за фасадом демократических институтов, признаются правомочными не только в писаном праве, но и в убеждениях тех индивидов, которые активизируются в публичном пространстве. Если все указанные требования соблюдаются, то демократию можно признать консолидированной, а переход к демократической системе – завершившимся успехом.
Однако, как пишет О’Доннелл (O’Donnell, 1997: 46), «многие из новых полиархий не страдают отсутствием институционализации, но концентрация только на в высокой степени формализованных и сложных организациях не позволяет нам заметить небывало влиятельные неформальные, а иногда скрытые институты: клиентелизма и, более общо, – партикуляризма». Стоит помнить об указанном предостережении, ибо эти неформальные, а иногда и институционализированные, но скрываемые от общественного мнения связи и структуры создают «плодотворную почву» для разнообразных патологий публичной жизни (о них пойдет речь в последней главе). В тех странах, которые вышли из коммунизма и успешно завершили переход к демократии, консолидация системы «подтачивается» двумя способами. С одной стороны, мы имеем дело с инерцией навыков и неформальных связей, сформированных еще предыдущей системой. С другой – со стратегиями функционирования в новой системе, сформировавшимися в ходе межсистемной стадии (когда новые правила игры лишь формировались, а их соблюдение и проведение в жизнь были слабыми). Данные стратегии, которые на межсистемной стадии оказывались для разнообразных групп интересов эффективным способом достижения частных целей (особенно на стыке политической и экономической сфер), по-прежнему продолжают присутствовать и на стадии консолидации демократии. Они заключаются в «обходе» формальных правил игры – в убеждении, что сильные связи с сегодняшней властной элитой обеспечат возможность избегать дисциплинарных и уголовных санкций. Как следствие, это ведет к явлениям коррупции в сфере государственных институтов, на промежуточном уровне – к торможению эволюции от клиентелизма к гражданству, а на микроструктурном уровне – к широкой распространенности убеждения в том, что формальные правила игры представляют собой фасад, за которым люди власти и денег реализуют свои частные интересы за счет общего блага.
Глава 2
Общественная структура, относительная депривация и участие в публичной жизни
Введение
Существует много аргументов в пользу того, что место, занимаемое индивидом в структуре, существенным образом обусловливает формы его поведения, его действия и поступки (или их отсутствие) в публичной жизни. Другими словами, вхождение в сферу публичной жизни в роли гражданина, а также демонстрация в рамках этой роли определенных установок и вариантов поведения связаны с тем, что человек занимает определенное общественное положение либо место на лестнице социального неравенства. Разумеется, это наблюдение нельзя назвать новым. Марксов тезис, гласящий, что бытие определяет сознание, равно как и более тривиальная разговорная формулировка, что «точка зрения зависит от точки сидения» [30] , представляют собой лапидарные выражения того интуитивного соображения, что люди не только обладают разными взглядами и проявляют разные варианты поведения в зависимости от того, богатые они или бедные, просвещенные или необразованные, правящие или управляемые, а также что людям помимо этого свойственна тенденция менять вышеупомянутые взгляды и поведение под воздействием своих перемещений в рамках социальной структуры.
30
Многие считают, что эта формулировка принадлежит Леху Валенсе.
Приведенный только что тезис будет главной проблемой данной главы. Однако уже теперь есть смысл сделать одну оговорку. А именно что взаимозависимости между позицией в социальной структуре, с одной стороны, и установками и вариантами поведения, проявляющимися в сфере публичной жизни, – с другой, не имеют характера четкой математической функции. Одним словом, мы не способны на основании места определенного человека в социальной структуре наверняка и безошибочно предвидеть его возможные публичные установки и варианты поведения. А способны мы только с некоторой вероятностью, поддающейся вычислению на основании эмпирических исследований, ожидать от него, например, определенных политических предпочтений или же типов поведения в публичной жизни. Однако указанная вероятность настолько высока, что стоит исследовать и описывать эти взаимоотношения и зависимости. Кроме того, влияние места в социальной структуре на установки и формы поведения в публичной жизни не носит автоматического характера еще и в том смысле, что оно сопровождается сложным психосоциальным механизмом, действие которого тоже формируется под воздействием многих факторов, а это вносит в упомянутую зависимость или взаимоотношение дополнительный элемент неопределенности.